Есенин в быту

В июле все политические партии начали готовиться к выборам в Учредительное собрание. В эти напряжённые дни Сергей Александрович решил съездить на Соловецкие острова, и четвёрка распалась: Мина, верная партийному долгу, осталась в Петрограде. На обратном пути из Соловков, в поезде, Есенин сделал Райх предложение. Венчались 30 июля в церкви Кирика и Улиты близ Вологды. Шафером со стороны жениха был несчастный Ганин.

Скоропалительный брак не принёс супругам счастья. Первая трещина в их отношениях появилась 21 сентября, в день рождения Сергея Александровича[20]. За скромным столом на Литейном проспекте, 33 собрались Ганин, Иванов-Разумник и Пётр Орешин. Стол выглядел довольно празднично. Света не было, сидели при керосиновой лампе и свечах. Говорили в основном о стихах и литературе.

Вдруг Есенин встал и потянул Мину в другую комнату:

– Идём со мной, мы сейчас вернёмся.

Усадив Свирскую на стул, сел сам и начал писать.

Мина чувствовала себя неудобно:

– Серёжа я пойду.

– Нет, нет, посиди: я сейчас, сейчас.

В итоге Свирская получила стихотворение «Мине», которое тут же было прочитано гостям.

От берегов, где просинь
Душистей, чем вода.
Я двадцать третью осень
Пришёл встречать сюда.

Я вижу сонмы ликов
И смех их за вином,
Но журавлиных криков
Не слышу за окном.

О, радостная Мина,
Я так же, как и ты,
Влюблён в мои долины
Как в детские мечты.

Но тяжелее чарку
Я подношу к губам,
Как нищий злато в сумку,
С слезою пополам.

После окончания приёма гостей Есенин пошёл провожать Мину. На следующий день Ганин говорил ей:

– Если бы ты знала, как Сергуньке попало.

– Алёша, за что?

– Нет, не за то, что он пошёл тебя провожать. Зина упрекала его, что он не подарил ей ни одного стихотворения. Он слушал её, надувшись, ничего ей не ответил, потом быстро оделся и ушёл.

Так великий поэт поступал в дальнейшем и с другими жёнами и сожительницами – бегал от них после пары медовых месяцев. Что же касается стихотворения, посвящённого Мине, оно стало известным только в 1980 году. Оно было пересказано Ст. Куняеву[21] очень старой подругой Свирской. Сама Мина Львовна, ровесница XX столетия, умерла за два года до этого, пережив тюрьму, концлагерь и ссылку, в общей сложности – 25 лет. После освобождения Свирская жила прошлым – годами бурной молодости и борьбы, в которой она видела единственный смысл существования. «В борьбе обретёшь ты право своё!» – полагали эсеры (и правые, и левые).

…Но вскоре случилась и более серьёзная ссора. Она нам известна по рассказу Райх дочери. Татьяна Сергеевна так пересказала откровения матери: «Она пришла с работы. В комнате, где он обычно работал за обеденным столом, был полный разгром: на полу валялись раскрытые чемоданы, вещи смяты, раскиданы, повсюду листы исписанной бумаги. Топилась печь, он сидел перед нею на корточках и не сразу обернулся – продолжал засовывать в топку скомканные листы. Она успела разглядеть, что он сжигает рукопись своей пьесы.

Но вот он поднялся ей навстречу. Чужое лицо – такого она ещё не видела. На неё посыпались ужасные, оскорбительные слова – она не знала, что он способен их произносить. Она упала на пол – не в обморок, просто упала и разрыдалась. Он не подошёл. Когда поднялась, он, держа в руках какую-то коробочку, крикнул:

– Подарки от любовников принимаешь?!

Швырнул коробочку на стол. Она доплелась до стола, опустилась на стул и впала в оцепенение – не могла ни говорить, ни двигаться. Они помирились в тот же вечер. Но они перешагнули какую-то грань, и восстановить прежнюю идиллию было уже невозможно. В их бытность в Петрограде крупных ссор больше не было, но он, осерчав на что-то, уже мог её оскорбить».

К воспоминаниям Райх можно добавить одно – в момент описанного конфликта она находилась на третьем месяце беременности.

Предъявляя высокие требования к жене, сам Есенин вёл богемный образ жизни. Днём, когда супруга пребывала на службе, работал, а вечером уходил куда-нибудь и возвращался поздно ночью. П. Орешин рассказывал о знакомстве с Сергеем Александровичем как раз в это время:

«Часов около десяти вечера слышу – кто-то за дверью спрашивает меня. Двери без предупреждения открываются, и входит Есенин. Было это в семнадцатом году, осенью, в Петрограде, когда в воздухе уже попахивало Октябрём. Я сидел за самоваром, дописывал какое-то стихотворение. Есенин подошёл ко мне, и мы поцеловались.

На нём был серый, с иголочки костюм, белый воротничок и галстук синего цвета. Довольно щегольской вид. Свежее юношеское лицо, светлый пушок над губами, синие глаза и кудри. Когда он встряхивал головой или менял положение головы, я не мог не сказать ему, что у него хорошие волосы.