Есенин в быту

Засунув обе руки в карманы, прошёлся по большой комнате, по ковру, и тут я впервые увидал „лёгкую походку“ – есенинскую. Есенин больше походил на изящного джентльмена, чем на крестьянского поэта, воспевающего тальянку и клюевскую хату, где „из углов щенки кудлатые заползают в хомуты“».

Для первого знакомства выпили самовар чая и опорожнили скромные запасы Орешина. Говорили о поэзии и поэтах, Есенин читал стихи. В комнате стоял густой табачный дым. Разошлись в четыре часа утра. Хозяин предложил гостю заночевать у него, но тот отказался:

– А жену кому? Я, брат, жену люблю!

В долгом разговоре с Петром Орешиным Сергей Александрович коснулся поэмы «Преображение». Всего за 1917 год Есенин написал четыре небольшие поэмы: «Отчарь», «Октоих», «Пришествие», «Преображение». Все они так или иначе связываются есениноведами с Февральской революцией и вообще с коренным преображением России и крестьянского мира.

В разговоре с Орешиным Сергей Александрович заявил о последней из этих поэм:

– А знаешь… мы ещё и Блоку и Белому загнём салазки! Я вот на днях написал такое стихотворение, что и сам не понимаю, что оно такое! Читал Разумнику[22], говорит – здорово, а я… Ну вот хоть убей, ничего не понимаю!

– А ну-ка, – отозвался Орешин.

Будущие друзья сидели на широком кожаном диване. Есенин немного отодвинулся от Петра и очень выразительно прочитал первую строфу поэмы, прочитал почти шёпотом:

Облаки лают,
Ревёт златозубая высь…
Пою и взываю:
Господи, отелись!

И вдруг, сверкая глазами, воскликнул:

– Ты понимаешь: Господи, отелись! Да нет, ты пойми хорошенько: Го-спо-ди о-те-лись! Понял? Клюеву и даже Блоку так никогда не сказать… Ну?

Есенин стоял перед Орешиным и хохотал без голоса, но, как вспоминал Пётр, «всем своим существом, каждым своим жёлтым волосом в прихотливых кудрявинках, и только в синих глазах, прищуренных, был виден светлый кусочек этого глубокого внутреннего хохота. Волосы на разгорячённой голове его разметались золотыми кустами, и от всего его розового лица шёл свет.

Я совершенно искренне сказал ему, что этот образ „Господи, отелись“ мне тоже не совсем понятен, но тем не менее, если перевести всё это на крестьянский язык, тот тут говорится о каком-то вселенском или мировом урожае, размножении или ещё что-то в этом роде. Есенин хлопнул себя по коленке и весело рассмеялся.

– Другие говорят то же! А только я, вот убей меня Бог, ничего тут не понимаю…»

Великий поэт кокетничал, ибо в поэме есть (кроме первой) и другие строфы, из которых явствует, что от будущего он, образно говоря, ждал манны небесной:

Зреет час преображенья,
Он сойдет, наш светлый гость,
Из распятого терпенья
Вынуть выржавленный гвоздь.

От утра и от полудня
Под поющий в небе гром,
Словно вёдра, наши будни
Он наполнит молоком.

И от вечера до ночи,
Незакатный славя край,
Будет звёздами пророчить
Среброзлачный урожай…

7 ноября (по н. ст.) произошла Октябрьская революция. В газете «Русская воля» Леонид Андреев так характеризовал приход большевиков к власти:

«Ты почти Бог, Ленин. Что тебе всё земное и человеческое? Ты победил русский народ. Единый – ты встал над миллионами. Маленький – и даже щуплый, ты осуществил то, что не удалось и Наполеону: завоевал Россию, под ноги свои бросил всякого врага и супостата. Чем же ты недоволен, Великий? Улыбнись, взгляни ласково на твоих слуг и рабов, иначе… мы умрём от страха!

Горе побеждённым! Вот ты уже выше старой Александровской колонны. Вот ты уже над городом, как дымное облако пожара. Уже нет человеческих черт в твоём лице; как хаос, клубится твой дикий образ, и что-то указует позади дико откинутая чёрная рука…

Густится мрак, и во мраке я слышу голос:

– Идущий за мною сильнее меня. Он будет крестить вас огнём и соберёт пшеницу в житницу, а солому сожжёт огнём неугасимым. Клубятся свирепые тучи, разъярённые вихрем, и в их дымных завитках я вижу новый и страшный образ: царской короны на царской огромной голове…»

Да, не один Есенин пытался увидеть ту реальность, в которую вели Россию две революции, свершившиеся на протяжении восьми месяцев!

В автобиографии 1925 года Сергей Александрович писал: «В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал всё по-своему, с крестьянским уклоном». В аналогичном, но более раннем документе, Есенин был откровеннее – писал, что был в это время близок к партии эсеров, даже жил с её представителями в одном доме.

В. С. Чернявский вспоминал: