Эсеры. Борис Савинков против Империи

Никакого штаба террористов в Одессе, конечно, не было, как не планировалось и покушение на царя. Во главе Боевой Организации Азеф поставил своих критиков Степана Слетова и Марию Селюк, назвав их членами Центрального Комитета, ответственными за террор. На все запросы Департамента полиции о действительных членах Боевой Организации он дает уклончивые и ложные ответы. Только когда ему прислали фотографию Савинкова, Азеф сквозь зубы признал очевидное, что его заместитель-террорист, но контактов с ним никаких нет и не было и, конечно, не будет. Все боевики без единого провала с динамитом благополучно перешли границу и добрались до Киева, Москвы и Петербурга.

В разгар подготовки покушений случился расстрел рабочих и их семей 9 января, усиленный поражениями в японской войне. Вся империя знала, что в Петербурге бастовали более ста тысяч рабочих, требовавших возврата на работу уволенных товарищей, работы в три смены и восьмичасового рабочего дня, установления гарантированного минимума заработной платы, бесплатной медицинской помощи. Гапону было хорошо известно, что в его колонны будут стрелять сорок тысяч солдат, согнанных в Петербург. Во время расстрела было убито более тысячи манифестантов и почти две тысячи ранено. Через три дня после 9 января в рабочих кварталах имперских городов пели: «Побежденный на Востоке, Победительна Руси, Будь ты проклят, царь жестокий, Царь, запятнанный в крови!» даже Гапон воззвал: «У нас нет больше царя. Берите бомбы и динамит – все разрешаю!» революционные газеты писали в тысячах экземплярах, как 19 января к Николаю II организовали рабочую депутацию:

«В квартире конторщика одной из петербургских фабрик раздался сильный звонок, испугавший стариков. Вошли помощник пристава, жандармский офицер, два городовых и дворник: «Вы такой-то. Прошу одеться и следовать за нами». Конторщика доставили к коменданту у Зимнего дворца, в зал, где стоял Трепов со свитой. «Обыскать и раздеть!» – скомандовал Трепов. «Наденьте на него это платье», – дальше издевался полномочный генерал-губернатор. В сопровождении сыщиков конторщика доставили в императорский павильон Царскосельского вокзала, всех «депутатов» провели в вагон. В купе вагона помещалось по два депутата, при каждом сыщик, объявивший: «Здесь не полагается разговаривать!» Таким образом, к царю были доставлены «рабочие депутаты», которым царь по бумажке сказал речь, в которой простил их вину. Царский «прием» рабочие Петербурга назвали «подлой комедией во дворце».

Народ империи массово читал листовки, направленные против царя: «Кто начал царствовать Ходынкой, Тот кончит, став на эшафот». Везде рабочие говорили: «царь нам всыпал, но и мы ему всыпем». Владимир Ульянов-Ленин на всю державу заявил: «Как царь с нами, так и мы с царем», и его хорошо расслышали. Даже богатые предприниматели заявили, что после 9 января 1905 года революция в империи неизбежна, и намного увеличили свои взносы – пожертвования в кассы революционных партий, которые после расстрела у Зимнего располагали десятками тысяч рублей. Деньги пошли в народ, революционное движение размашисто охватило державу. Царь дал петербургскому генерал-губернатору диктаторские полномочия для борьбы с революцией и, она, конечно, начала разгораться как пожар в сухом лесу.

К Азефу в Париж из многих городов, в которых действовали его боевики, летели десятки донесений о готовящемся революционном взрыве, и он добросовестно передавал их в Департамент полиции, прекрасно понимая, что не в коня корм. «Суровый революционер, непреклонный террорист и азартный игрок человеческими головами» прекрасно понимал, что происходит в империи. Донесения его террористов из всех сфер общества были точны и всеобъемлющи, а потому ужасали.

В обществе уже совершенно открыто говорили, что Николай II с трудом терпит людей, которых он считает выше себя в умственном и нравственном отношении, и использует их только в случаях крайней необходимости. Ему нравятся только люди, менее даровитые, чем царь. Император молчаливо всем говорил: «Моему нраву не препятствуй!», а в обществе мог вслух заявить: «А мне какое дело до общественного мнения». Везде говорили, что «царь, не имеющий царского характера, не может дать счастья стране», а «императрица Александра Федоровна руководит волей и склонностями государя и больше всего виновата в том, что царствование Николая II так несчастно для него и для России». Даже министры говорили, что правительство и общество находятся в противоположных лагерях, и это давно произошло по вине самодержавия, которое с размаху и со всей дури влетело в позорно проигрываемую войну с маленькой Японией, и, конечно, государство в таком несусветном положении существовать не может. Либералы, инакомыслящие и столпы самодержавия говорили, что ближайшим последствием «ребяческого» правления многомиллионной революцией будет революция, давно «подготовленная полицейско-дворянским режимом, или, вернее, полицейско-дворцово-камарильным режимом».