Эсеры. Борис Савинков против Империи

Председатель Комитета министров Сергей Витте писал о Николае II, который страстно хотел получить эти бумаги и навсегда оставить их в одном экземпляре: «Бедный и несчастный государь! Что он получил и что оставит? И ведь хороший и неглупый человек, но безвольный, и на этой черте его характера развивались его государственные пороки, да еще какого самодержавного и неограниченного». Николай II на государственных советах мог легко сказать, что «я никогда, ни в каком случае не соглашусь на представительный образ правления, ибо я его считаю вредным для вверенного мне богом народа». В обществе сразу же заговорили, что тот государь, который царствует неограниченно, не должен допускать безумных ошибок, и в любом случае должен их признавать, а не прощать своему народу несуществующие вину. О Николае II говорили, что когда он совершает очередную глупость, то тут же заявляет, что он неограниченный государь и отвечает только перед богом, а когда его глупости убивали его подданных, то все его сотрудники-сановники вдруг оказывались в этом виноваты, конечно, все, кроме самодержавного величества, которого подвели и обманули. В империи начала ХХ века эти благоглупости в крови уже не воспринимались обществом, которое в десятках газет заявляло: «Неограниченный монарх сам и лично отвечает за все, происходящее в империи, а его сановники ответственны только за неисполнение царских приказаний. Если императору нравится перекладывать свой отрицательный профессионализм на своих министров, то его власть должна стать ограниченной.

Дворцовая камарилья почему-то думала, что все в империи должно делаться только через нее, и, само собой, для нее. Политические невежды, заботящиеся только о набитии собственных карманов бюджетными деньгами, не понимали, что когда весь народ требует экономических и социальных реформ, а самодержавие ему в этом грубо-хамски отказывает, то народ выставляет уже политические требования, с помощью которых сам добьется экономических и социальных преобразований. Когда монархия начинает упираться, то начинается революция, в империи традиционно чрезвычайно кровавая. Если напряженная монархия душит революцию и продолжает вести себя в том же духе, в державе водворяется анархия. Зимнему дворцу было все равно, что революции происходили оттого, что монархия не удовлетворяет народные потребности, и из-за этого происходят революции, всегда сменяющиеся анархиями. Царю десятки раз говорили даже люди из ближайшего окружения, что он губит себя, свой дом и ранит империю, но царь продолжал качаться на политических качелях, забывая, что активно раскачивает всю империю, и это было совершенное проявление его натуры. В 1907 году Святополк-Мирский сказал Витте, что произошедшая кровавая революция, эти несчастья основаны на характере государя, которому ни в чем нельзя верить, ибо то, что сегодня он одобряет, завтра от этого отказывался и поэтому установить в империи спокойствие невозможно. Три отряда террористов в Киеве, Москве и Петербурге активно готовились на практике подтвердить эти высказывания.

У посланных в Киев трех боевиков, включая женщину, была очень трудная задача. Давид Боришанский, рабочий из Белостока и метальщик в убийстве Плеве, вынужденно обратился за помощью в местную эсеровскую группу и тут же попал в сферу наблюдения Киевского охранного отделения во главе с ротмистром Спиридовичем. Боришанский докладывал Азефу, что с самого начала работы в Киеве его группу преследовала неудача за неудачей. Все его попытки наладить политическое убийство раз за разом наталкивались на непредвиденные препятствия. Он высказал Азефу предположение, что полиция была предупреждена. Азеф здесь был не причем, это была работа местного провокатора. Спиридович вспоминал:

«Так как Боришанский обратился к некоторым из местных деятелей, то это дошло и до меня. Надо было расстроить предприятие и уберечь генерал-губернатора. Начали действовать. В комитет была брошена мысль, что убийство генерала Клейгельса явится абсурдом. Приводились доказательства, что поведение генерал-губернатора не подает никакого повода к его убийству. Эта агитация была пущена в киевский комитет эсеров и на тех, кого Боришанский мог привлечь в качестве исполнителей.

В то же время мы приняли меры наружной охраны генерал-губернатора. Наше наблюдение установило, что с Печерска за генералом ведется проследка двумя рабочими. Эту проследку мы демонстративно спугнули, показав этим усиленную охрану генерал-губернатора.

Все это я донес Департаменту полиции и сообщил ему, что если только в подготовке покушения будет участвовать местная организация, то я гарантирую его предупреждение. Если же за дело возьмется центр и будет действовать без участия местных сил, то тогда моя агентура окажется в стороне и покушение может легко совершиться. В этом случае мерой предупреждения может служить лишь учреждение личной охраны генерал-губернатора, на которую у отделения нет денег.