«…ещё 28 минут»

И всё же он не мог постичь хитросплетения судьбы: ещё вчера он был успешным московским коммерсантом, хозяином среднего по столичным меркам бизнеса, а каких-то шесть часов спустя как последний лох попал на крючок азербайджанских диверсантов и оказался в плену. Его чуть было не лишила чести продажная игиловская[43] тварь по имени Чёрный Салман. А три часа назад он зауважал азербайджанского офицера – Гасана, который спас его от мерзавца. И этот Гасан – тот самый юноша из деревни Сараван, чей отец спас его семью, и чья семья стала для него родной. И, самое главное, попав в плен к диверсионной группе, они с мамой оказались под покровительством национального героя Азербайджана, командира спецподразделения и одновременно его названного брата – Хосрова. Того самого сына Юсуфа, прожившего со своей семьёй в их доме 12 дней в сложные 1988–1989 годы.

Такой водоворот событий в его тихой и размеренной московской жизни был бы просто немыслимым. Да, многовато для одного дня! Артак, на повороте завалившись на бок, смотрел на Хосрова-Гасана. Его кудрявые волосы были такими же, как и тридцать лет назад, когда они впервые повстречались. Тогда Артак увидел не только Хосрова, но и прекрасную Наргиз – одну из его сестёр. Он помнил её локоны тёмного цвета, большие проникновенные глаза, которыми она смотрела на него. Он помнил их первую встречу, когда, оказавшись в доме Мамедовых, Артак впервые увидел её, сидящую за столом и вязавшую из медных телефонных проволок прекрасные цветы. Она очень старательно накручивала проволоку на тоненький карандаш, а потом, снимая с него и слегка растягивая пружинку, создавала из неё лепестки цветочка, которые затем обматывала разноцветными ниточками. Наргиз была прекрасна и чиста. И если существует в мире любовь с первого взгляда, она именно так и приходит. Артак не забыл её. Он любил её тогда и потом, многие годы. Он любил её всегда. Он понимал, что не должно быть любви между армянином и азербайджанкой, что это чувство заведёт их в тупик. Поэтому он молчал – и тогда, в доме Мамедовых, когда их с дороги привёз Юсуф, и когда с ответным визитом они заезжали к Саргсянам. Молчал и позже, когда азербайджанская семья около двух недель жила в их доме. Он так и не смог сказать Наргиз ничего. Просто где-то далеко, в глубинах большого сердца Артака таилась та самая, неповторимая и чистая любовь, о которой пишут поэты и слагают песни. Он знал, что только несчастная любовь может быть вечной. И его чувство к Наргиз было именно такое – тайное, глубокое, вечное и несчастное. Конечно, будь встреча с Хосровом в любой иной ситуации, Артак спросил бы его обо всех сёстрах по очерёдности: о Гузели, Софии и Наргиз. Но сегодня и сейчас это было неуместно…

Артак посмотрел на членов отряда боевиков: на Али и Мурата, на Салмана и Гасана, затем на свою мать и ещё раз на Гасана. Он не исключал, что в любой момент армянский миномётчик может накрыть их джип и поставить точку в этой стремительно развивавшейся истории.

«Да, армянская мина была бы жирной точкой», – думал Артак.

Гасан тоже думал – он, как и Артак, никак не мог понять, за что Всевышний послал ему такое испытание. Как могло случиться, что он – герой войны, прославленный офицер, который не раз рисковал жизнью, провёл 25 диверсионных вылазок в тыл врага, ни разу не потерял ни одного солдата и пленного – вынужден сегодня вновь пересекать линию фронта, одновременно решая две взаимоисключающие задачи. Конечно, он что-то придумает – ведь не бывает неразрешимых задач, тем более для него, Гасана Мамедова. Да и память отца, обычаи его древнего народа, традиции мусульманского миропонимания, которые он чтил, требуют, чтобы он отпустил эту замечательную маму с сыном. И он это сделает, он за ценой не постоит.

Гасан посмотрел на лицо моджахеда Салмана, отдавая себе отчёт в том, что тому всё нипочём – он прикрывается именем Всевышнего лишь потому, что жаждет заработать как можно больше денег.

Ехали долго молча.

– Если что, – неожиданно скомандовал Гасан, – я, как обычно, майор Исраелян, везу вас на очную ставку по договорённости с командиром полка. Но надеюсь, ничего такого не случится. Салман, особо прошу: первым оружие не применяй. Я командир отряда, и это мой приказ. Ты пару раз так делал, не ошибись с моим отрядом. Первый выстрел мой. Если что, скажу пароль: «Как же всё это мне надоело». Тогда убивай всех, кого успеешь. Но пленных – только я или Али по моей команде. Али меня поймёт по глазам. И тебе, Артак, скажу: не вздумай ничего предпринимать, если встретим армянский патруль. Тогда точно уложим и тех, и вас.

– Мы будем молчать, Гасан, мы хотим жить, – ответил Артак.

Всё шло гладко. Объехав небольшую гору, машина стала приближаться к «зелёнке». Темнело. Али ехал с выключенными фарами. На его голове был шлем со спускающимся на глаза прибором ночного видения. И он мог разглядеть то, чего не видел никто в машине, – дорогу через заросли.