Еще один день

— Не могу не писать. Потребность организма, — с набитым ртом ответил Женя.

— Мне кажется, это принцип графоманов.

— Ты не права, графоман получает наслаждение от того, что он пишет. От самого процесса. А для меня это труд, к тому же — неблагодарный.

— Ты пишешь для себя?

— Ни в коем случае. Автор и читатель должны создавать диалектическое целое… И вообще, Свет, может закроем тему?

— Погоди, погоди, — ерзала она на стуле, — а ты правда лежал в психушке?

— Было дело. От армии косил. Ничего интересного.

— Как это ничего интересного?! Наоборот! Расскажи, а?

— Не стоит.

— А почему тебя не печатают? Не формат? Или таланта не хватает? Или ты пишешь для того, чтобы подавить свои комплексы? Знаешь как это называется? Сублимация. Это я тебе как дипломированный психолог говорю.

— Что ж, возможно… Возможно, это сублимация моего бессознательного… Дядюшка Фрейд, к примеру, утверждал, что вся человеческая культура связана с сублимацией либидо. Возможно… но послушай, Свет, я пришел сюда отдохнуть, а не вести эти долбанные псевдо-интеллектуальные психологические диспуты. Извини.

Женя встал из-за стола и вытер рот салфеткой. Прошел в ванную, поплескал на лицо холодной водой. Облокотился на стиральную машину. Курил, разглядывая детские наклейки на кафельной стене. В дверь несмело постучали. Вошла Света.

Женя отрешенно смотрел на огонек тлеющей сигареты.

Света молчала.

— Не обижайся, если я достала тебя своими допросами, — тихо произнесла она, — просто мне интересно было с тобой пообщаться, понять, что ты за человек.

— Да ерунда, все нормально, — Женя выпустил струйку дыма, — ну и как?

— Что — как?

— Поняла, что я за человек?

— Я поняла, что все, что про тебя говорят — не правда.

— А что говорят?

— Разное, но в основном гадости.

— Это нормально. Человек — тщеславное животное. Он скорее согласиться на то, чтобы его поливали грязью, нежели молчали о нем.

— И все равно, мне кажется, я перед тобой виновата. Как я могу загладить свою вину? — улыбнулась Света и глянула на него исподлобья.

— А который час? — сощурившись от попавшего в глаз дыма, Женя вмял окурок в пепельницу.

— Без двадцати двенадцать, — Света поправила миниатюрные часики на хрупком серебряном браслете.

Женя расстегнул ширинку. Девушка опустилась на колени.

"Лермонтов" хлопнул пробкой шампанского. Разлил по бокалам. Гремели кремлевские куранты. Все, кроме Лени, поднялись с фужерами, и выжидающе следили за секундной стрелкой на экране телевизора. В унисон ударам часов Леня икал, изгибаясь всем телом.

Девять! Десять! Одиннадцать! Двенадцать!

Под торжественное вступление гимна, перезвон фужеров и крики "ура!" он низвергнул весь накопленный за вечер стафф. Ошметки колбасы вперемешку с красным вином сползли со скатерти на пол.

— Идиот! Быдло! Урод! Скотина! — наперебой кричали Алиска со Светой.

— Тихо, бабоньки, не быкуйте, — промямлил Леня, утирая губы ладонью, — это поправимо.

Все выскочили из-за стола. Алиса принесла ведро воды и тряпку. Едва удерживаясь на ногах, "гуманоид" смахивал со стола сырой тряпкой.

Впрочем, об инциденте вскоре забыли.

Колонки разрывались от убойных децибел музыки. Звучали "Ramones". Миша грузно и неуклюже отплясывал. Женя хохотал. (Танцующим "Лермонтова" до этого не видел никто). Он по пояс разделся и размахивал клетчатой рубахой над головой. Пару раз задел головой старомодную люстру. Света тоже порывалась стянуть с себя майку, но была строго остановлена хозяйкой. Леня настойчиво упрашивал Свету станцевать стриптиз на столе. И даже вынул мятые десятки, пытаясь затолкать их ей под кофточку. За что и получил звонкую оплеуху.

Покачиваясь, Женя отправился на балкон. Покурил и вышел, громко хлопнув дверью. Стекло в раме треснуло. Упав, осколок врезался в запястье, оставив глубокий порез в форме полумесяца. Из раны брызнула кровь и забила фонтанчиком. Света ахнула и помчалась за аптечкой. Она заботливо обработала рану йодом и перевязала руку бинтом.

В комнату ворвался ледяной ветер. Тюлевые занавески развевались, точно флаг над зданием парламента.

— Сволочь! — заверещала Алиса, — как я теперь здесь спать буду?!

— В другой комнате спи, — проговорил Женя с полной невозмутимостью.

— В какой?! Там сестра спит, козлина, блин! Один блюет, другой стекла бьет! Пригласила на свою голову упырей!!!

В кладовке нашли старые картонные коробки. Распотрошили, вставили в раму, плотно заклеив скотчем. Леня под шумок выскользнул из зала.

— На первое время сойдет, — подбодрил "Лермонтов". Идея с коробками пришла в голову ему.

Что-то тяжелое грохнуло в комнате программиста.

Запрыгнув на Леню верхом, квартирант натренированными пальцами сдавил его шею. Леня хрипел и хватал губами воздух. Лицо стало лилового цвета. Миша "Лермонтов" бросился на компьютерщика и ударил его наотмашь. Попал в ухо. Сеня взвизгнул и повалился на раскладушку, опрокинув ее на себя. Очки отлетели к окну. Леня откашлялся, вскочил, рванул к программисту, но "Лермонтов" успел схватить буяна:

— Все, стопэ, хватит с него!

Сцепив руки замком, Миша прижал "гуманоида" к груди. Он сучил короткими ногами и осипшим голосом вопил: