Еще один день

— Иди сюда! Михан, пусти меня, я ему нарежу!

— Так, всё! Вон из квартиры! — не выдержала хозяйка, — чтоб ноги вашей здесь больше не было!

Света слабо попыталась заступиться.

Леня вышел из комнаты и торопливо оделся.

— Аривидэрче, — бросил он на прощанье.

— Жаль, что так вышло, — сказала Света, когда ребята спускались по лестнице.

— Лень, — спросил Миша, — а из-за чего у вас замес произошел?

— Да это какой-то трэш. Я просто сел без спроса на его раскладушку. А он сразу повалил меня с криками: "я для кого записку оставлял, сучара?!!! Я для кого записку оставлял, сучара?!!!" О какой записке он блажил, я так и не догнал. Больной кретин!

Выйдя из дома, ребята вызвали такси и отправились в гости к "Лермонтову".

Остаток ночи пили на кухне с Мишкиным отцом — тучным человеком с недовольным выражением лица и бритой головой. Кухня казалась ничтожно крохотной, съеженной. Дядя Саша с трудом помещался в ней один.

Когда водка закончилась, он достал из шкафчика под раковиной портвейн. Бутылка была покрыта толстым слоем пыли.

— Вот он, — гордо встряхнул снаряд папаша, — с "майских" стоит, дожидается.

— Выдержанный, — вяло пошутил Леня.

После глотка сивушного пойла Женю вырвало на свои колени.

— Не ссы, — сказал "Лермонтов", — с каждым бывает. Кидай в стиралку, я те че-нить найду зад прикрыть.

Выгоняя гостей под утро, дядя Саша отвел Женю в сторону и, дохнув могучим перегаром, злобно процедил:

— А с тобой, гад, мы позже поговорим.

— Хорошо, — растерянно ответил он, отступая назад.

— Нашлепает манда уродов, а нам расхлебывай, — пробормотал дядя Саша.

— Ты чего к молодежи пристал, старый пень?! — вышла из спальни Мишина мама, — иди давай спать, алкаш.

— Я не алкаш, я, между прочим, линолеум на кухне постелил, — обиделся отец и скрылся в комнате.

Выползи на улицу. Было ветрено, сыро и безлюдно.

На Жене оказались старые джинсы, подпоясанные проводом от наушников. Джинсы были ему велики и сползали едва ли не до колен. Леня нахлобучил на голову зеленую фетровую шляпу с обломанными полями. Пыльный раритет он отыскал у "Лермонтова" в коридоре.

Решили ехать к Лёне.

— А твоя мама не будет против? — полюбопытствовал Женя.

— Да не, главное не орать и вести себя достойно.

— Ага, вот именно это получается хуже всего.

Сели в автобус. Женя с Мишей устроились рядом с водительской кабинкой. "Гуманоид" плюхнулся на сиденье особняком, позади них. На одной из остановок к Лене подсел старичок в шапке, похожей на махновскую бекешку. Он раздраженно глянул на своего попутчика.

Миша "Лермонтов" развернулся к дремлющему приятелю и слегка похлопал его ладонью по щеке:

— Не отвисай, скоро на выход.

Спросонья Леня замахнулся на старичка. Дед вжался в сиденье. Ленькина ладонь остановилась в сантиметре от его лица. Старик пугливо мотнул головой, вскочил и крикнул:

— Сволочи, я сейчас на вас в милицию пойду!

— Да иди куда хочешь, — "гуманоид" опустился ниже на сиденье, запрокинул голову, и сдвинул шляпу на лоб.

— Вы уж простите их, — сказал Женя, — ребята перебрали немного… Новый год все-таки, сами понимаете…

— Сейчас узнаете почем фунт лиха, — обиженно дернула плечами "бекешка" и выбежала из автобуса.

Двери с шипением захлопнулись. Автобус тронулся.

Третий отдел милиции, окрашенный в нежный светло-голубой цвет, располагался в пятидесяти метрах от остановки.

Старик согнул руки в локтях и, как легкоатлет, помчался в сторону отделения.

— Ты глянь, — "Лермонтов" поддел Женю плечом, — дедос реально в мусарню погнал.

С трудом растолкав Леню, они вышли на следующей остановке.

Когда стали переходить дорогу, заметили ментовский "бобик". Двигался он зловеще медленно.

Ошалевший старик возник неожиданно. Он вывернул из арки проходного двора и, придерживая бекешку, летел к ребятам.

— Вон тот, в шляпе, — на ходу крикнул он ментам и снова трусливо юркнул вглубь двора.

Скрипнули тормоза. "Уазик" преградил им путь. Открылась дверца. Милиционер взгромоздился на подножку и недобро поманил дубинкой.

Через минуту вся троица сидела в холодной кабине, плотно прижавшись друг к другу. Шипела рация. Безжизненный голос передавал какие-то адреса. Мент — водила отрешенно курил в треугольную форточку. Напарник восседал рядом, развернувшись к задержанным вполоборота.

— Ксивы есть? — спросил он.

У Леньки оказался студенческий билет, у Жени зачетка, "Лермонтов" протянул паспорт.

— Студенты значит, — жевал спичку мент. Сначала он долго всматривался в раскрытые корочки, потом принялся тасовать документы, словно колоду карт, — че ж ведете себя как херово, а?

— Это недоразумение, — ответил вмиг протрезвевший "гуманоид". Он прижимал шляпу к груди, словно на похоронах. — Такого больше не повториться.

— Живете где?

— Вон дом. В гости ко мне идем.

Мент швырнул им документы и рявкнул:

— Валите!

— Да что ж такое?! — сказал Леня на улице, — отовсюду гонят. Мусора — и те туда же!

— Всяко лучше, чем в обезьяннике гнить, — буркнул Миша "Лермонтов".

— Согласен, но тут дело принципа. Как Новый год встретишь…

— Женек, — переминаясь с ноги на ноги, возбужденно проговорил "гуманоид", — по случаю амнистии предлагаю выпить. У нас как с деньгами?