Ещё три сказки, сказ и бонус

— Ах… Прямо, как в оперетте: счастье было так возможно, так близко! — и добавил совсем другим тоном, — Ты, разумеется, прав. Мы вовсе не железные. Всплывай!

Загудела продувка, батискаф слегка качнуло.

Покрытое илистой слизью дно стало быстро удаляться, и вот они уже всплывают с максимальной скоростью.

— Поздравляю, коллега! — Пристли пожал руку ассистента, — Не будем ходить вокруг да около. Нам чертовски повезло! Мы увидали нашего друга пусть в конце, но — первого же погружения! Это может говорить только о том, что такие как он здесь весьма распространены! И мы сравнительно легко обнаружим ещё несколько экземпляров!

— Полностью согласен с вами, сэр! — Хацармавеф испытывал немалую радость — больше от довольного вида руководителя, чем от собственно подтверждения расследуемого ими феномена, — Мы почти наверняка найдём ещё Dragonus Rasselii завтра с утра. Конечно, начав с этого места…

Всплытие прошло штатно. На поверхности как раз вовсю разыгрывался грандиозный спектакль «закат в тропиках».

Первую, а затем и вторую ракету легко заметили с «Джорджа Вашингтона», оставшегося в четырёх милях за кормой батискафа.

На борт уставшие и продрогшие буквально до костей учёные поднимались уже в темноте.

Бодрость духа и огонь в жилы помог вернуть добрый глоток — как капитан почему-то называл добрую пинту — выдержанного и «проверенного в боях» рому…

А силы и оптимизм — отличный ужин.

С утра профессора слегка знобило.

Однако это не помешало бы ему тут же снова начать новое погружение. Помешали объективные обстоятельства: за ночь дохленький и тонко тарахтящий моторчик генератора не смог полностью зарядить изрядно севшие аккумуляторы. Посещение стальной сферы выявило ещё неприятность: влага уже скопилась на дне в виде перекатывающейся туда-сюда под действием качки, большой лужи.

Так что пришлось заняться её устранением, завтраком, заменой коробок с поглотителем, и израсходованных баллонов с газами. Поколебавшись, профессор принял и хинин — чтобы избежать рецидивов подхваченной в тропиках сорок лет назад лихорадки. Хацармавеф… отделался насморком.

День учёные посвятили прогулкам по палубе, и «заряжению солнечным светом», как обозначил лежание в шезлонгах на крыше рубки сам Пристли.

В пять утра следующего дня двое вахтенных уже завинчивали люк. В десять минут шестого чёрно-жёлтая труба выходного колодца скрылась в лёгких, как бы ленивых с утра, волнах.

Погода благоприятствовала замыслам профессора — волнение не превышало одного балла, барометр уверенно показывал «великая сушь», и солнышко никак не могло отвертеться от своей миссии прорезания пучин светом до глубин в двести-триста метров: на небе не было ничего, даже мало-мальски напоминавшего облака.

К восьми часам батискаф уже вовсю бороздил придонные просторы, выбрав, правда, несколько другую тактику поиска.

Теперь все прожектора были выключены, и поиск вёлся при тусклом призрачном освещении от паннели с приборами, так, чтобы сразу заметить и запечатлеть объект, оказавшийся бы под дном судна. Скорость, правда, снизили до половины узла.

Через два часа, когда глаза учёных привыкли к темноте, они уже могли различать отдельные объекты внизу — всё тех же похожих на веточки, глубоководных морских звёзд и крабов, и бугры из слизистого ила. Но напрасно они бороздили океан в разных направлениях — позавчерашний друг появляться почему-то не спешил…

— Быть может, его пугает шум от наших моторов? — шёпот Хацармавефа звучал хрипло. Да и сам он каждые пять минут глухо сморкался в кусок парусины, который предусмотрительно захватил с собой, — Может, стоит выключить их, и подождать? Вдруг приплывёт сам — из любопытства?

— Хм-м… Устами младенца… Не возражаю, Джимми — давай попробуем.

Внутрь батискафа гул от моторов всё равно не проникал, но со слов капитана и старпома учёные знали, что снаружи его слышно отчётливо. Ход застопорили, и теперь тишину нарушали только вздохи кислородного клапана каждые пять минут, и тихие звонки «будильника-таймера», отмечавшие время для открытия очередной банки с поглотителем.

Почти час сидения в относительной неподвижности привёл лишь к тому, что оба мученика от науки замёрзли, кажется, ещё больше — теперь профессор откровенно стучал зубами, несмотря на тёплые брюки, куртку и шапку. У его напарника напротив — прекратился («замёрз», как пошутил по этому поводу сам Хацармавеф) насморк. Когда терпение Пристли было готово лопнуть, вожделенный объект вдруг как-то довольно быстро сам вплыл прямо под дно батискафа.

— Скорее! Полный свет! — вспышка мощных прожекторов совпала со щёлканьем затвора. Однако сделать больше одного снимка не удалось — ослеплённые глаза успели только отметить мелькнувший в спасительной темноте ярко-красно-синий хвост чего-бы-это-ни-было.

Трясущимися от холода руками профессор заменил фотопластинку камеры донного иллюминатора. Затем кое-как попробовал привстать, и пальцами растереть ноющую спину:

— Чёрт! Думаю, во второй-то раз он уж точно не купится!