Эшелон сумрака

Это было очень странно, и сердце колотилось так, будто в нём появился церковный колокол, однако я сперва зажмурилась, а после подцепила крышку.

— Не опускай руку, — голос без маски очень близко, — я рад, что ты послушная, Луана. Иначе мы с тобой не были бы «друзьями», — немного обидное.

В раскрытую ладонь ткнулась какая-то твердая и неровная коробка. Хотелось открыть глаза и посмотреть, но было страшно даже думать об этом.

— Справа ручка, возьмись за неё, — указания мне, — справа, Лу, — усмешка, — право — с другой стороны. Удивительно.

Я ухватила пальцами за кожаный ремешок и потянула.

— Закрывай люк, — он дождался момента, когда я вытащу коробку на крышу, — глаза открывай только после.

Небольшой удар крышки, от которой я напугалась даже больше, чем от того, что не смогла удержать её, а после мой взгляд сперва на закрытый люк, а затем на коробку.

— Ты должна была учиться хоть на чём-то, — прокомментировал он моё восторженное общупывание кожаной поверхности кривой коробки, — это мандолина. Не такая сложная в игре, как лютня, на что я опирался при выборе. Пара лет учёбы, и ты сможешь аккомпанировать своим песням.

Три защёлки, с которыми я разбиралась, пока он говорил. Я почти ничего не слышала — в ушах будто море било о скалы. Глаза слезились, я не дышала, и в душе раскрывалось что-то такое же огромное, как весь этот поезд со всеми людьми.

Крышку я открывала долго, как и долго смотрела под неё, не решаясь коснуться гладкого блестящего дерева.

— С фортепиано всё вышло бы проще, согласись ты находиться в одном из моих вагонов, однако…

Первое прикосновение. Лёгкое, неосязаемое и нерешительное.

— …единственным минусом будет то, что пальцы огрубеют от струн. Каюсь — я не взял это в расчёт.

Струны были тоже блестящими, ровными и длинными. А ещё металлическими и тонкими.

— Я уже сделал заказ на специальные перчатки. С размером определённо будет промах, потому я написал о нескольких парах. Лу?

Я выдохнула.

— Я вас люблю, — не сдержала порыва.

Тишина в течении секунды, и его смех.

— Луана, я и предположить не мог, что тебя так легко подкупить, — он вновь усмехнулся, только уже не так громко. А после был перебит старичком, снова вошедшим в этот вагон.

— Вам только что доставили почту, милорд, — тихо произнес врач, — мальчик-слуга принёс целую стопку писем.

— Замечательно, — ответил ему Оушен, — неси сюда. Сегодня без музыки, Лу. Но песню ты мне обещала.

Лицо, казалось, стянуло вниз от его реакции. В груди было холодно и зябко, будто никто в целом мире не смог бы согреть меня сейчас. Кроме него. Его слов. Любых. Но только не смеха над моим признанием.

— Луана? — не дождался он.

— Вы не подкупали меня, Оушен, — плечи опустились сами собой.

А грудь в этот момент наоборот — вздымалась.

— Чем, в таком случае, я смог бы тебя подкупить? — насмешливый вопрос.

Я же зашла в тупик.

— Песня, господин, — нашла выход я.

И зажмурила глаза, стирая рукавом платья слёзы радости и одновременного горя. А потом выдох. И спокойствие.

Любовь и страх бьют больнее кнута и палки.

— Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.

Показалось, что много ступеней,

А я знала — их только три!
Между клёнов шёпот осенний
Попросил: «Со мною умри!

Я обманут моей унылой,

Переменчивой, злой судьбой».
Я ответила: «Милый, милый!
И я тоже. Умру с тобой…»

Это песня последней встречи.

Я взглянула на тёмный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-жёлтым огнём[3].

— Ты романтизируешь все песни и рассказы, которые знаешь, — задумчиво произнёс милорд, — это, я так полагаю, должно пройти с возрастом.

Я поджала губы и нахмурила лоб.

— Почему именно я, господин? — вопросила я, — неужели ни одна девушка не забиралась сюда… как я?

Он хмыкнул.

— Ни одна, Лу. Ты была первая и единственная не струсившая и сбежавшая только после моего вопроса о песне.

Пальцы вновь прошлись по деревянной поверхности инструмента.

— Но вы меня не прогнали, — продолжила я.

— Не прогнал, — неожиданно прохладное, — я только сейчас заметил один прискорбный факт: ты называла себя внучкой графа, а я уверял себя, что обманулся, и ты говорила мне «дочка».

Тишина. Я застыла и, кажется, поблекла.

— Так кто ты, Луана? Дочка или внучка графа?

До меня доносился шелест бумаг, будто бы ими трясли, крайне резко рассекая воздух. Со злостью.

Он прочитал что-то в письмах, которые принёс ему врач?

— Ни та, ни другая, господин, — дрожащим голосом ответила я.

И зажмурилась, одновременно ведя пальцами по инструменту, всё ещё находящемуся в коробке.

— Луана, честное слово! — устало прошипел лорд, — я не хотел этого, однако ты вынуждаешь меня применять давление в твоём отношении!