Эскадрон «Гильотина»

Фьерро, опьянев от счастья битвы, скакал впереди, стреляя куда попало. Он казался бессмертным, неуязвимым. Бельмонте на своей лошади метался то вправо, то влево, все еще безуспешно порываясь высвистеть какую-то мелодию. Алварес — единственный, кто прислушался к советам Фьерро, прижался к шее лошади, чтобы стать как можно менее уязвимой мишенью, и без конца повторял заклинания, какими пытаются оградить себя от беды суеверные люди (молиться он не молился, потому что был атеистом).

Кавалерийская атака породила целую шумовую симфонию: разрывы гранат гармонично перемежались пистолетными выстрелами, криками бойцов из войска повстанцев и топотом копыт.

Фелисиано заметил, что его охватывает эйфория. Страх, слившись с музыкой боя, преобразил его. Он ощущал себя не отдельно взятой личностью, а частью громящего кулака, принадлежащего исполину, который подчиняется лишь одному звуку — зову борьбы, что заложен в генах человечества.

Веласко широко раскрыл глаза и отчаянно закричал. Он ждал и жаждал одного — появления врага. Но враг так и не появился. Те три федерала, которых видел дозорный, были единственными солдатами правительственных войск, находившимися в городе: их оставили там сослуживцы в наказание за то, что они заразили сифилисом проституток из городского борделя, не дав, таким образом, своим товарищам удовлетворить естественные потребности. Эти трое не оказали революционной армии ни малейшего сопротивления и сдались по первому требованию.

Вилья вызвал их на допрос.

— Сколько солдат было в городе?

— Около десяти тысяч.

— Сколько?!

— Ну, я это… немного приврал.

— Так сколько же?

— Девять тысяч восемьсот девяносто четыре человека.

— Хорошо. И почему же все они бежали, не оказав сопротивления?

— Боялись.

— Чего? Нашей дивизии?

— Нет. Что им головы отрубят.

— А я думал, федералы — храбрецы! — издевательским тоном заметил Вилья.

— Еще какие! — обиделся за своих пленный.

— Что-то не похоже.

— Народ они смелый, да только никто не хотел, чтобы его захватили в плен и потом казнили этой штукой, которую вы таскаете с собой с тех пор как взяли Торреон.

— Это ты про гильотину?

— Про нее самую. Говорят, кто умрет на гильотине, тому уже вечного блаженства не видать.

Глаза Вильи сверкнули торжеством:

— Так и говорят?

— Да, генерал.

— И только поэтому все сбежали?

— Да, генерал. А то сейчас сражались бы тут не на живот, а на смерть.

После допроса чрезвычайно довольный Вилья приказал позвать к себе Веласко.

— Капитан, — обратился он к Фелисиано, — вы не только проявили чудеса храбрости на поле боя, но еще и позволили — благодаря вашему изобретению — выигрывать битвы, не пролив при этом ни капли крови. Сегодня именно так и случилось. Позвольте мне от своего имени и от имени всех товарищей по оружию поздравить вас.

— Благодарю, генерал! — гордо ответил Фелисиано.

— Да здравствует Гусь! — закричали его соратники.

— И знайте, — добавил Вилья, — что с этого дня я не только освобождаю вас от участия в боевых действиях, но и обещаю выделить бинокль, чтобы вы могли наблюдать сражение издалека.

Победу отпраздновали с размахом. Генерал Вилья приказал доставить шлюх из дальнего борделя, а полковник Фьерро получил дозволение расстрелять в хлеву троих пленников — была у парня с малолетства эта привычка, однако другие уже рассказали об этом лучше, чем я.

Северная дивизия неутомимо продолжала путь к намеченной революцией цели. Повстанческая армия приняла участие в нескольких битвах и во всех одержала победу благодаря военному гению Вильи, стратегическому таланту генерала Анхелеса, отчаянной храбрости сорвиголов Родольфо Фьерро и Торибио Ортеги и самоотверженности простых бойцов, которые в каждом бою сражались так, словно он был последний, и пядь за пядью отвоевывали территорию у федеральных войск. В каждом из городов, который они брали, их встречали с радостью и опаской, с восхищением и страхом, с уважением и ужасом. И в каждом городе они действовали, руководствуясь революционными принципами, а тех, кто вставал у них на пути, отправляли прямиком на гильотину. Одно присутствие этого орудия смерти заставляло самых непокорных делать щедрые взносы на революционное дело. И только отъявленные тупицы и реакционеры лишались голов. Таким образом, гильотина успешно справлялась со своей задачей: была одновременно символом силы и оплотом справедливости.

21 июня 1914 года состоялась одна из жесточайших битв в нашей истории — битва, которую Северная дивизия и федеральные войска вели за город Сакатекас. Потери с обеих сторон были очень велики. Вилья повел армию в одну из самых знаменитых своих атак, и к утру 24 июня сопротивление федералов было подавлено. Город перешел в руки мятежного генерала.