Эскадрон особого назначения

То и дело ловлю взгляды, бросаемые господами офицерами на мадемуазель Серебрякову. Очень и очень заинтересованные взгляды. Чувствую, как начинают гореть щеки. Я что, ревную?

Из кабинета выходит очередной новопроизведенный капитан. Он улыбается и сияет, как начищенный самовар.

Штабной офицер сверяется со списком:

– Штабс-ротмистр Гордеев!

Пора!

Оправляю чужой мундир, вхожу в двери начальственного кабинета. Подполковник Николов входит следом.

– Ваши высокоблагородия, штабс-ротмистр Гордеев по вашему приказанию прибыл.

На меня оба высокоблагородия смотрят с любопытством, а вот друг на друга с неприязнью и какой-то ревностью. И это не просто традиционное армейское противостояние флотских и сухопутных. Тут все круче закручено.

Куропаткин эту кампанию начал командующим Маньчжурской армии, Алексеев, бывший на начало войны наместником Дальнего Востока, стал главкомом сухопутными и морскими силами на всем Тихом океане.

Если все будет идти, как шло в моем мире, в октябре после сражения на реке Шахэ Алексеева отодвинут от командования и назначат главкомом Куропаткина. Но Куропаткин главкомом пробудет только до марта следующего, 1905-го, затем из-за неудач его снова низведут до командующего 1-й Маньчжурской армией.

Куропаткин и Алексеев довольно казенными фразами поздравляют меня ротмистром и Владимиром четвертой степени с бантами и мечами. Отвечаю не менее казенно – мол, служу государю и России-матушке.

– Вопросы, господин ротмистр? – интересуется Куропаткин.

Нет бы мне ответить: «никаких вопросов, ваше высокопревосходительство»! Но черт меня дернул за язык.

– Почему мы столь неактивны в наступлении, ваше высокопревосходительство? Выучка и моральный дух солдат и офицеров позволяют не просто на равных противостоять противнику, но и громить его.

Наместник аж крякает от моего вопроса. Куропаткин хмурится и, похоже, злится. Слышу, как Николов за спиной досадливо вздыхает.

– Вам, в окопах, конечно, виднее, чем нам тут в штабах, – голос Куропаткина аж сочится ядовитым сарказмом. – Но что толку было французам в доблести при катастрофе под Седаном, когда в плен угодил даже их император? Я не позволю вверенным мне войскам попасть в окружение и пережить катастрофу разгрома.

Конечно, лучше постоянно отступать и пережить другую катастрофу – разочарования и упадка воинского духа, хочется сказать вслух, но я вовремя спохватываюсь и закрываю рот.

– Ваше высокопревосходительство, – вступается за меня контрразведчик, – ротмистр Гордеев делом доказал свои слова и преданность воинскому долгу. Только сегодня он разоблачил очередного японского агента, имевшего целью, по всей видимости, взорвать вас с наместником в этом кабинете.

Николов выкладывает на стол портфель с шимозой.

Куропаткин и Алексеев синхронно бледнеют.

Наместник касается портфеля пальцами, словно ощупывая. Пальцы заметно дрожат.

– Ротмистр, – голос Куропаткина заметно – теплеет, – не судите строго нас, стариков. За нашими плечами опыт и высокая ответственность перед государем за исход кампании. К тому же… – Куропаткин бросает едкий взгляд на Алексеева, – не все зависит от меня. У меня в сейфе рапорта на имя государя об отстранении ряда нерешительных и косных воинских начальников от должностей, однако рапортам моим хода не дано. Еще раз благодарю за службу.

Куропаткин дает понять, что разговор окончен.

Покидаем с Николовым кабинет.

И едва переступив порог приемной, снова ловлю на себе полный ненависти взгляд. Оглядываю набитое офицерами помещение. Показалось? Нет, не могло.

Пытаюсь найти глазами источник этой ненависти.

– Николя, поздравляю, – шепчет Соня мне в ухо.

Ее волосы щекочут мне шею, внутри все замирает.

– Капитан Рассохин! – выкликает штабной офицер очередного посетителя кабинета командующего.

Вот оно! Лже-Рассохин уже у дверей.

– Сергей Красенович! Это он!

– Господа офицеры, здесь японский шпион! – рык Николова заставляет всех замереть.

Лже-Рассохин оборачивается и выхватывает револьвер. Ему всего несколько шагов до заветной двери.

Врешь, не уйдешь!

Хватаю стул и кидаю его в голову шпиону. Немного промахиваюсь – стул прилетает злодею в плечо.

Он пошатывается, и этого мгновения хватает многим из присутствующих, чтобы выхватить оружие и направить на лже-Рассохина.

– Взять его! – командует Николов своим контрразведчикам.

Несколько человек с наганами в руках бросаются к шпиону.

Грохочет выстрел. Один из офицеров со стоном хватается за простреленную ногу. Галифе быстро темнеет от крови.

Лже-Рассохин хватает какого-то пухлого полковника, явно из интендантов, прикрываясь им, приставляет ему к голове ствол своего револьвера.

Ситуация патовая.

– Рассохин, или как вас там на самом деле, – звенящую тишину нарушает голос Николова, – у вас нет шансов. Бросьте револьвер и сдавайтесь.

В глазах шпиона отчаяние, но не страх.

Неожиданно он выхватывает из кармана металлическую трубочку и закидывает в рот таблетку.

Яд?

Секунда – и тело шпиона стремительно трансформируется в огромного полосатого… тигра. Страшный удар когтистой лапы отбрасывает пухлого полковника в сторону. Из его разорванного горла хлещет кровь.