Эскадрон особого назначения

Китаеза, скорее всего, не при делах, но проверить его все равно надо, поэтому показываю солдатам, чтобы не спускали с него глаз.

Портфель запирается на замок с ключиком. Само собой ключа у меня нет, зато находится нож с острым лезвием.

Срезаю на хрен всю эту канитель, заглядываю внутрь.

– Ахренеть!

Глава 22

Хренеть есть с чего. В портфеле аккуратно уложены желтоватые шашки, брусочек к брусочку.

Пироксилин? Динамит? Тротил?

Аккуратно скребу одну из шашек пальцем, облизываю. И тут же сплевываю. Мерзкая химическая горечь – шимоза, известная так же, как мелинит. Японская взрывчатка. Очень чувствительная к ударам, к тому же при взрыве выделяющая нехило так ядовитых удушающих – газов…

А вот и взрыватель: внутри стеклянной посудинки, заполненной прозрачной жидкостью, туго натянута проволочка, удерживающая подпружиненный ударник. Зуб даю – в посудинке какая-нибудь кислота, постепенно разъедающая проволоку. Разъест – ударник сработает и ба-бах! Вот только где этот ба-бах должен был сработать?

Слава богу, тут и сейчас пока еще не додумались делать неизвлекаемые детонаторы, инициирующие срабатывание адской машинки при малейшей попытке их извлечь.

– Что здесь происходит?

Поднимаю голову – передо мной поручик с парой вооруженных солдат.

– Вы кто?

– Штабс-ротмистр Гордеев. Пытались задержать японского агента с «адской машинкой», – киваю на останки портфеля «Рассохина», набитые шимозой, – Проводите меня в контрразведку к подполковнику Николову.

– Конечно, господин штабс-ротмистр… – Поручик с тревогой смотрит на портфель-бомбу.

– Не бойтесь, поручик, взрыватель у меня в руках, – демонстрирую офицеру стеклянную посудинку с проволочкой. – Портфель безопасен. Но ронять его все-таки не рекомендую. Шимоза очень чувствительна к ударам.

Солдатам своим поручик не стал доверяться, с величайшим бережением потащил портфель со взрывчаткой собственноручно.

– Умеете вы отличиться, Николай Михалыч, – хмыкает Николов, оглядывая мой некогда парадный мундир, а теперь грязные и рваные лохмотья.

– Приключения сами меня ищут, Сергей Красенович, – развожу руками. – А что делать?

– Продолжать в том же духе, – улыбается он.

Открывается дверь кабинета Николова, солдат вносит поднос с тремя стаканами чая в подстаканниках, сахарницей, тарелкой с бутербродами, ставит на стол, рядом с расхристанным портфелем лжекапитана со взрывчаткой.

– Угощайтесь, – Николов делает приглашающий жест, – и вы, мадемуазель Серебрякова.

– Благодарю, господин подполковник, – Соня благодарно кивает, – а то господин штабс-ротмистр только обещал бедной девушке угостить ее обедом в ресторане.

Вроде и упрек, а в глазах так и пляшут лукавые бесенята.

– Я распоряжусь доставить еду из ближайшего приличного заведения, – обещает Ни-колов.

Смотрит на меня с печалью.

– А вот что делать с вашим мундиром, штабс-ротмистр, даже не представляю… В таком виде показаться командующему и наместнику Дальнего Востока… Просто невозможно.

– Командующему? Наместнику?

– А вы не знали причину вашего вызова в штаб?

– Нет. Сказали только – быть в парадном мундире.

Николов хмыкает.

– И вы просто выполнили приказ, не поинтересовались, в честь чего нужно явиться при параде?

– Н-ну… – бросаю взгляд на Соню, деликатно отщипывающую крошки от бутерброда, словно птичка клюет, – я человек военный. Есть приказ – выполняю, не спрашивая.

– Не кокетничайте, штабс-ротмистр, – усмехается контрразведчик, – когда вам было надо для дела, вы приказов не ждали или задвигали их в дальний уголок. Ведь победителей не судят, так?

Покаянно развожу руками:

– Все-то вы, Сергей Красенович, прозреваете насквозь, словно рентген.

– Рентген? – удивлению Сони нет предела. – Вы имеете в виду нобелевского лауреата девятьсот первого года по физике доктора Рентгена и его Х-лучи?

Вот ведь, опять чуть не спалился. Хорошо, что Ре́нтген или Рентге́н уже сделал свое открытие.

– Да, Софья Александровна, именно его. Они же все просвечивают насквозь, как проницательный глаз господина подполковника.

– Так вот, Софья Александровна, – ваш командир штабс-ротмистр Гордеев вызван в штаб армии для вручения ему ордена Святого Владимира четвертой степени с бантом и мечами за проявленный в боях героизм.

Соня непроизвольно охает. А Николов, выдержав некоторую паузу, словно корифей подмостков Московского художественного театра, продолжает:

– И для торжественного вручения новых погон следующего воинского чина – ротмистра.

Офигеть… растем, однако. В моих новых погонах при одном просвете звездочек уже не предусмотрено.

– Вот скажите мне ради всех святых, любезная Софья Александровна, возможно ли представить перед светлы очи генерал-адъютанта Куропаткина и наместника государя на Дальнем Востоке адмирала Алексеева такого оборванца, пусть и героя до мозга костей?

Соня строго мотает головой, а в глазах так и пляшут смешинки.

– Никак невозможно, господин подполковник.

– И что прикажете делать? У нас до назначенного времени полтора часа. Отстирать и починить?.. Или построить вашему командиру новый парадный мундир?

Соня окидывает меня критическим взглядом.