«Если», 2003 № 11

Как всегда, он не спешил открывать глаза. Ему нравился этот спокойный переход от сна к действительности, когда чувства еще расслаблены и передают информацию в лениво смягченном виде, словно процеживая их через легкую пушистую марлю. Да и воздух вокруг прохладный, насыщенный незнакомыми, но приятными запахами; тишина невольно ассоциируется с гомогенной смесью приглушенных дальних шумов; сквозь веки проникает свет… Тано, вдохнув, потянулся, рука его нащупала что-то влажноватое и скользкое. И прежде чем уяснить, что это такое, в мозг грубо ворвалась истина: он не проснулся — он пришел в сознание.

Тано сел с широко открытыми глазами и обостренным слухом, в первые секунды не видя и не слыша ничего, кроме собственных воспоминаний: как огромный кусок скалы с грохотом летит сверху, как по скафандру стучат опередившие его камешки, а Тано пытается отскочить в сторону, сталкивается со стоящим рядом роботом. Отлетает в сторону. И его пронзает неописуемая боль…

— О Господи! — стонет Тано, хватаясь за голову.

Тот факт, что она у него не болит, что у него вообще ничего не болит, вначале его удивил, а потом исполнил чувством безграничного облегчения. Он засмеялся, вглядываясь в расколовшийся при падении обломок — буквально в метре от него. Какой шанс! И если это не вторая жизнь… Вероятно, сразу после столкновения с роботом его оглушило каким-то камнем, и уже в бессознательном состоянии Тано откатился сюда. За секунду до того, как свалилась проклятая глыба! Да, но эта боль? Похоже, она была мнимой, вызванной смертельным ужасом, а шлем смягчил удар…

Шлем?!

Он только сейчас сообразил, что скафандра на нем нет. И роботов нет. И что он — единственный человек на все этой планете — сидит в рубашке и брюках, словно собрался на пикник. Он замер, тревожно прислушиваясь к себе, но, сколько ни напрягался, не уловил никаких симптомов отравления здешним воздухом. Потом он осторожненько ощупал тело — ни ран, ни малейшей царапины или ожога. Ну так это хорошо! Просто здорово! Но где, черт возьми, скафандр? Выходит, роботы сняли с Тано скафандр и скрылись вместе с ним, бросив самым наглым образом своего хозяина.

— Потрясающая нелепость… — пробормотал он, скорее озадаченный, чем сердитый.

Остановившись, он чуть не влетел в спрятавшуюся за его спиной флегмаду. Все понятно — это ее он коснулся совсем недавно. С неприязнью дал ей пинка, и она начала удаляться куда-то, провисшая и бесформенная, словно огромный трухлявый мешок. Тано устремил взгляд к пролому: именно в тот самый момент, когда он выходил оттуда вместе с роботами, с ним и произошла — вернее, чуть не произошла — беда. Он осторожно приблизился к оскаленной пасти пролома. Надо немедленно вернуться в звездолет, посаженный с другой стороны горной цепи, но Тано опасался нового камнепада. И все же пошел в том направлении, инстинктивно закрыв голову руками.

И тогда:

— Эй!

Это был человеческий голос!

Ошарашенный абсурдностью происходящего, Тано с трудом нашел силы обернуться. Ему навстречу, пошатываясь, прихрамывая, отплевываясь и суетясь, шел какой-то кошмарно толстый старик. Щеки его, отвисшие чуть ли не до шеи, тряслись при ходьбе. Одет он был в темно-зеленую робу, которая грозила лопнуть на тучном теле. Брюки врезались в ляжки, рубаха, расстегнутая наполовину, открывала грудь — морщинистую, безволосую, перекатывающуюся волнообразно при каждом его шаге и усеянную мелкими капельками пота.

— Ты кто? — прохрипел Тано, едва старик остановился.

Тот выудил из закатанного рукава рубахи клетчатый платок и начал вытирать сначала грудь, потом лицо. Надо сказать, вблизи незнакомец не выглядел таким старым. Правда, кожа у него была морщинистая, а волосы совсем седые и такие жидкие, что сквозь них просвечивал розоватый череп, зато взгляд — хотя глаза и утопали в жировых складках — оставался ясным и живым.

— Зови меня Сам,[2] — тщательно отерев правую руку, он протянул ее Тано. Тот пожал руку, все еще не веря в реальность происходящего. — Да-да, с полным правом можешь называть меня Сам. Потому что я действительно один, совершенно один на этой яловой планете. Яловой.

— Но как ты сюда попал? Когда прилетел? На чем? — Тано задавал свои вопросы скороговоркой, словно Сам в любую минуту мог исчезнуть, испариться… что, в конце концов, было бы гораздо менее удивительно, чем его присутствие.

Тот, однако, не исчез. Наоборот, захихикал, причем неожиданно тоненько, с плотно сжатыми губами, в уголках которых выступила слюна.

— А как тебе хочется, чтобы я прилетел? Верхом на ядре, словно барон Мюнхгаузен? — Его смешок почти сорвался в крик. — Или размахивая оперенными восковыми крыльями, как Икар? Или на ковре-самолете?

— Слушай, Сам! — промолвил Тано. — Я первый человек, ступивший на планету вне Солнечной системы. Понимаешь?

— А я? — Он наклонил голову, и лицо его «перетекло» на одну сторону, будто тесто. — Я в таком случае кто? Второй человек, ступивший на планету вне Солнечной системы, так, что ли?

— Нет, но…

— А может быть, наоборот?

— В смысле?..