«Если», 2016 № 03

Однако я все же ухитрился это сделать и направился к офису «Инквайрер».

Прежде «Роквилл Инквайрер» был настоящей газетой, с печатными станками, рекламными объявлениями и целой армией курьеров, разъезжавших после школы на своих великах и швырявших газеты на веранды домов. Разумеется, когда еще имелись веранды.

Винс Харди, мой шеф и издатель, начал работать как раз в те времена. И тогда у него еще были волосы. И только один подбородок.

— Нам говорили, что пока существуют магниты на холодильник, будут и газеты, — сказал он мне однажды.

— Что такое магнит на холодильник? — спросил я.

Нынче печатные станки исчезли заодно с курьерами. Но у нас по-прежнему есть репортеры и редакторы, а также тексты и фото. Стоит зайти в сеть, и покажется, что каждый первый там редактор: только они знают, что происходит на самом деле, они и никто другой. Но нельзя быть редактором, если у тебя нет репортеров — тех, кто будет совать свой нос в чужие дела, задавать людям неудобные вопросы, заглядывать под камешки и шариться в тенях. И люди не могут делать это онлайн — вот почему у меня есть работа.

Еще у нас есть офис, выше бильярдной, в том же крыле, где находятся бар, кофейня и ломбард. Из широких окон открывается вид на самое сердце города — железнодорожную станцию и дамбу над отстойником бумажной фабрики, поднимающуюся над ней.

— Ну, что ты мне сегодня принес? — спросил меня Винс, когда дверь за моей спиной захлопнулась, вырвав его из дремоты.

— То, что может оказаться настоящим преступлением, — ответил я. — И ты в курсе, что это означает.

— Лобстер и шампанское, — провозгласил он.

— Только если все подтвердится.

Я выложил ему детали, и редактор сморщил свой бесконечный лоб, пытаясь понять, что к чему.

— В общем, у тебя есть этот старый судья в кофейном цилиндре, который считает, что кто-то прикончил его соседку?

— Если вкратце, то да, — ответил я.

— И ты собираешься вернуться туда, чтобы узнать все наверняка?

Я кивнул.

— Можешь пока не заказывать лобстера, — сказал Харди.

— Не буду.

Когда-то в давние времена пенсы были маленьким медными монетками, копившимися в банке в вашей спальне. У меня шесть таких банок. Сейчас их используют лишь для того, чтобы отсчитывать просмотры страницы. Я получаю несколько за каждое посещение. Чем больше просмотров, тем больше я зарабатываю. И, не считая спортивных состязаний в колледжах, ничто не привлекает больше просмотров «Роквилл Инквайрер», чем настоящие преступления. Убийство, мрак и хаос. Где кровища, там и баблище.

Винс снова предался сну, а я отправился к своему столу. Там я просмотрел материалы по застройщикам из Нью-Йорка, собиравшимся стоить новую килобашню, позвонил в управление, чтобы узнать новости об амербелльских граффити, и проверил свои позиции на бирже, облигации и ставки на спорт (нынешним утром ставки обгоняли биржевые курсы, а облигации пока стойко держались).

Где-то к полудню я спустился в кофейню. Народу было полно, но я все же отыскал местечко у стойки и заказал сэндвич с окороком на гриле и сыром.

Собравшиеся в кофейне были завсегдатаями — невзрачными работягами с помятыми лицами и скверными стрижками, в плохо сидящей одежде и ботинках, видевших лучшие времена. Обычные люди. Те самые, что каждый день читали мои репортажи, чтобы как-то ощутить связь с родным городом помимо ежедневного заказа кофе в одной и той же забегаловке. Конечно, все они уже залипли в своих собственных мирках — каждый посетитель уткнулся в какой-нибудь гаджет, телефон, майндпад или головной обруч… общался в соцсетях, охвативших весь земной шар. Или один квартал — не сомневаюсь, что некоторые из них слали эсэмэски соседям по столу. Я наблюдал за девчонкой с блондинистыми кудряшками, которая синхронизовала свой головной обруч с вмонтированным в стойку экраном. Можно было видеть, как ее лицо вспыхивало разными цветами, всякий раз когда она перелистывала страницы.

Я не променял бы этих трудяг на всех шикарных нью-йоркских дизайнеров. Они были моими людьми, и я был одним из них. И работа моя состояла в том, чтобы собирать мелкие детали их повседневной жизни, записывать и выносить на всеобщее обозрение. В этом нет ничего особенно благородного, и я не оставлю свой след в веках. Но общество живет новостями — а я именно тот, кто превращает происшествия в новости.

Поглощая свой обед, я параллельно записывал то, что узнал о проектировщиках килобашни. Кто-то на новостной странице Манхеттена сказал, что они по уши в долговых обязательствах и им нужно получить контракт, чтобы остаться наплаву, — так что ребята превратили это в нечто большее, чем простая проектная рутина.

Затем мне позвонили из управления. Они вроде бы выяснили, кто стоял за амербелльскими граффити. Я звякнул своему приятелю-диспетчеру и уговорил его назвать мне имя. Потом я связался с тем парнишкой. Парень как раз был на перемене и сказал мне, что они с друзьями никакие не гангстеры — просто им надоело колесить по холму на своих великах.