Если бы стены могли говорить… Моя жизнь в архитектуре

В духе того времени было следующее обстоятельство: хотя Ицхаку Рабину нужно было пройти около 500 м от парковочной зоны Еврейского квартала до нашего дома по узким аллеям, его сопровождали всего два агента службы безопасности. Позднее, если бы Биньямин Нетаньяху пошел по тому же пути, то рядом была бы целая армия агентов службы безопасности, а квартал бы наглухо перекрыли. Вечер стал праздничным и в то же время сюрреалистичным. В середине трапезы поступил звонок, и охранник Рабина передал ему телефон. Звонил президент Египта Хосни Мубарак. Рабин вышел на террасу нашего дома, откуда открывался вид на Старый город, и говорил с Мубараком около пяти минут. После возвращения он говорил о произошедших с ним изменениях – о военном, который стал считать, что военными действиями никогда не разрешить палестино-израильский конфликт. Он также рассказал, что в тот день говорил с королем Иордании Хусейном, и пошутил, что им пришлось прибегнуть к конспирации, чтобы вместе покурить и по-дружески поговорить наедине. Позже, когда настало время расставаться, мы вместе с четой Рабин спустились вниз и обнаружили, что узкую улицу заполонила толпа людей, стремившихся увидеть и поприветствовать своего премьер-министра в этот день триумфа.

Ицхак и Лея Рабин, 1977 г.

Мы раньше планировали на следующий день после приема отправиться в Иорданию вместе с Йо-Йо Ма, чтобы посетить Петру, но с подписанием мирного соглашения путешествие приняло совершенно иной характер. Оказалось, что мы стали первыми израильтянами, которые в качестве туристов пересекли мост Алленби через реку Иордан. Потом нас встретили официальные представители. После посещения Петры мы неожиданно оказались на ужине в королевском дворце в Акабе. Сидя на открытом настиле рядом с королем Хусейном и королевой Нур, Йо-Йо Ма исполнил прелюдию из Сюиты для виолончели № 1 соль мажор Баха, а потом «Молитву» Эрнеста Блоха.

Мы с Михаль находились в Кембридже тем ноябрьским вечером 1995 года, когда получили известие об убийстве. Мы с женой пошли в Музей Фогга на мероприятие, посвященное его временному закрытию. Архитектор Ренцо Пиано собирался перестраивать музейный комплекс Гарварда. Посреди счастливого шума приема раздался телефонный звонок, принесший ужасные новости. Тем же вечером мы с Михаль выехали в Нью-Йорк и оттуда вылетели в Израиль.

Через несколько дней после похорон мне позвонила Лея, чтобы спросить, не желаю ли я сделать дизайн надгробного памятника Ицхаку. Гораздо позже она также попросит меня разработать проект Центра Ицхака Рабина, который задумывался как эквивалент президентской библиотеки – помещение для архивов Ицхака и место проведения конференций и специальных выставок. Надгробный памятник надо было сделать срочно – традиционно его устанавливают на тринадцатый день после смерти человека. На официальном кладбище на Горе Герцля, отведенном для глав государств и других лидеров – «великих людей нации», как их называют, – предусмотрен стандартный дизайн участков. Памятник, как правило, представляет собой обычную плиту из черного базальта с Голан, но Лея считала, что, поскольку событие экстраординарное и травмирующее, приемлем особый дизайн. Конечно, мне нужно было представить его израильскому кабинету министров для утверждения.

В вертолете короля Хусейна вместе с Йо-Йо Ма, Иордания, 1994 г.

Надгробный памятник, спроектированный в течение нескольких дней после убийства Ицхака Рабина, 1995 г.

Переход от масштабов здания к надгробному памятнику произошел без проблем. В нашей макетной мастерской в Бостоне мы сделали десяток вариантов на основе плит из древесины бальзового дерева и черного эбенового дерева, представляющих на макетах известняк и вулканический базальт, которых очень много в Израиле. Поскольку в конечном итоге эта могила должна была стать двойной (для Ицхака и для Леи), я внес дополнение: базальт будет олицетворять Ицхака, а известняк – Лею. Я считал, что надгробная плита должна быть не плоской, а объемной. Я начал с двух кубов, вырезал в каждом из них коническую часть, а затем поместил их таким образом, что в сочетании они создавали небольшую нишу или апсиду. В центре между ними я поместил мемориальную свечу – в реальности это должен был быть вечный огонь, – вызывая воспоминание о тысячах свечей, которые спонтанно зажгли по всему Израилю в ночь после убийства. Я упаковал эту модель и полдесятка других вариантов и привез в Израиль. Я поставил все перед Леей и ее дочерью, Далией, и ничего не сказал о своих предпочтениях. Примерно через тридцать секунд Лея дотронулась до варианта со свечой и сказала: «Этот».