Я часто размышлял о связи между религиозностью и духовностью. Я еврей, но не следую строго предписаниям религии. Я не соблюдаю ритуальные правила и законы, хотя считаю себя духовным человеком. Я действительно считаю, что духовность, или ее поиск, – это универсальное качество, закрепленное в памяти нашего вида и не зависящее от конкретных представлений о Боге или любом комплексе обрядов. Когда Ле Корбюзье проектировал Нотр-Дам-дю-О в Роншане, Франция, – одну из великих церквей современности, – он объяснял, что хоть он и неверующий, но тем не менее чувствует себя способным спроектировать вдохновляющее религиозное здание. По его мнению, духовность не является монополией ортодоксов и существуют формы духовности, которые превосходят организованную религию. Луис Кан высказывал сходное мнение. По своей идентичности он был евреем, но тоже неверующим. И все же он разработал проект синагоги Микве Исраэль в Филадельфии – очень интересный, пусть даже он так и не был реализован. Кан спроектировал Первую унитарную церковь в Рочестере, штат Нью-Йорк, с ее оригинальным естественным освещением, и мечеть в Дакке, Бангладеш, в виде ряда взаимопроникающих цилиндров, которые формируют часть его знаменитого парламентского комплекса.
Я солидарен с Каном и Ле Корбюзье в их поиске «духовной» сущности, общей для всех людей. Увлеченный, если не одержимый, перспективой создавать духоподъемные места, я всегда стремился участвовать в проектах, связанных не только с духовностью, но и с культовыми сооружениями.
В 2019 году нам позвонили из Miral, компании, ответственной за строительство крупных культурных учреждений в Абу-Даби, и предложили участвовать в конкурсе на разработку Дома семейства Авраамова. Комплекс должен включать мечеть, церковь и синагогу и находиться на территории музеев Абу-Даби, с видом на «Лувр Абу-Даби» по проекту Жана Нувеля, Национальный музей шейха Зайеда по проекту Нормана Фостера и «Гуггенхайм Абу-Даби» по проекту Фрэнка Гери. И опять случилось то, во что я никак не мог поверить: клиент, по его собственному признанию, прекрасно понимал, что я еврей, но не видел в этом никакой проблемы.
Проект в Абу-Даби был чем-то совершенно новым – соединением культовых сооружений трех авраамических религий, которым предстояло стоять бок о бок. Каждое культовое сооружение должно было не только отражать дух собственной традиции, но и все три сооружения должны были находиться в диалоге друг с другом, подавая надежду – во всяком случае средствами архитектуры – на то, что отношения между религиями могут достичь мира и согласия.
Для того чтобы спроектировать церковь, синагогу и мечеть, мне пришлось вернуться к изучению ритуалов и символов трех великих авраамических традиций. У них много общего и много различий. Ритуал в мечети включает процесс омовения; совместную молитву, когда все стоят на коленях, обратившись в сторону Мекки; а также традицию созыва на молитву муэдзином с высокой остроконечной башни – минарета. В синагоге больше от общественного зала. Молящиеся лицом обращены к центру, биме, где читают книги, а также к ковчегу, в котором хранятся свитки Торы и который обращен к Иерусалиму. Христианская церковь сосредоточена на алтаре и священнике, а ритуал интенсивно поддерживается визуальным и скульптурным повествованием и образами – и то и другое запрещено в мечетях и синагогах. Все три традиции объединяет важная роль света и полностью организованного пространства, которое пробуждает чувства. Не нужно быть мусульманином, чтобы воспринимать чувственную возвышенность древней мечети в Исфахане, Иран, облицованной голубой плиткой. Не нужно быть католиком, чтобы испытывать благоговение при входе в такой кафедральный собор, как, например, в Шартре: парящая конструкция, проникновение света, повествование, разворачивающееся с участием витражных окон, статуй и живописи. В конечном итоге архитектура должна служить обретению духовности. В готическом соборе взаимодействие света, структуры и геометрии заставляет сердце биться по-особому. А музыка только усиливает впечатление.