Если бы ты был здесь

Девочка не смотрит на меня, однако на ее скулах появляется румянец, и я понимаю, что на самом деле она спрашивает не обо мне. Если бы не пандемия, Беатрис, скорее всего, рассказывала бы о своей влюбленности школьной подруге одного с ней возраста.

Но потом я вспоминаю ее замечание о том, что ее застыдили бы в соцсетях, а также о том, что, по словам Габриэля, Беатрис умоляла его позволить ей вернуться домой.

Внезапно она ускоряет шаг и, подбежав к самому краю, останавливается у зияющей дыры, которая, кажется, спускается к чреву земли. Ширина этой впадины составляет не менее шестидесяти футов, а к краю приставлена лестница, увитая несколькими толстыми веревками. Заросшие папоротником и мхом стены туннеля сужаются книзу. Я вглядываюсь в эту бесконечную бездну, но ничего не могу различить в ее кромешной тьме.

– Люди спускаются по веревке на дно, – поясняет Беатрис.

Я чувствую, как стены туннеля уже давят на меня, хотя по-прежнему стою возле входа в него.

– Я не собираюсь спускаться по веревке на дно, – говорю я, делая ударение на частице «не».

– Ну… вы можете спуститься не на самое дно, а проделать лишь половину пути, – предлагает она. – Пошли.

Обмотав веревку вокруг запястья в качестве меры предосторожности, Беатрис медленно спускается по скользким деревянным ступенькам. Я нерешительно следую за ней. Туннель вокруг нас начинает постепенно сужаться. От растительности на его стенах распространяется насыщенный запах леса. Я стараюсь хорошенько прощупывать каждую ступеньку, прежде чем поставить на нее ногу, – одна ступенька, и еще одна, и еще.

Когда Беатрис оказывается в горловине туннеля, я теряю ее из виду.

– Беатрис! – отчаянно зову я.

– Не отставайте, Диана! Тут волшебно, – доносится до меня ее голос.

Чем ниже мы спускаемся, тем жарче становится воздух в туннеле, как будто он ведет в ад. Растительности больше нет, только лавовый камень, легкий и пористый. Он тускло мерцает в слабом свете, льющемся сверху. Я продолжаю методично переступать с одной ступеньки на другую, но внезапно рука Беатрис сжимает мою лодыжку, и я чуть не вскрикиваю от испуга.

– Еще три ступеньки, – предупреждает она, – а потом лестница закончится.

Беатрис отодвигается в сторону, чтобы я тоже могла встать на последнюю ступеньку.

– Посмотрите наверх, – говорит Беатрис.

Я поднимаю глаза и вижу небо – крошечный укол надежды. Когда я снова опускаю взгляд и делаю вдох, мне кажется, что я вдыхаю воздух из чьего-то чужого рта. Сначала я ничего не вижу в темноте туннеля, но затем начинаю различать блеск зрачков Беатрис. Такое чувство, что у нас с ней один на двоих пульс.

– Напомни, зачем мы здесь, – шепчу я.

– Мы находимся в жерле вулкана, – отвечает она. – Здесь можно спрятаться навечно.

Несколько мгновений я прислушиваюсь к вою ветра, доносящемуся с высоты не менее ста футов. Что-то капает мне на лоб. Место кажется одновременно страшным и священным. Будто ты отполз назад во времени и готовишься к перерождению.

Оно подходит для того, чтобы поделиться секретом.

– Правда или действие? – шепчу я и, затаив дыхание, жду ответа.

– Правда, – говорит Беатрис.

– Твой отец сказал, что ты отчаянно рвалась домой, но при этом находиться здесь тебе явно не по душе.

– Так в чем ваш вопрос?

Я молчу.

– И то и другое, – со вздохом признается Беатрис, – неправда.

Я жду каких-то разъяснений, однако она просто передает ход мне. Ее голос отдается в этом коконе тьмы гулким эхом:

– Правда или действие?

– Правда, – выбираю я.

– Если бы вы могли отмотать время вспять, то сели бы на тот обратный паром?

– Не знаю, – слышу я свой ответ.

Эти слова причиняют мне физическую боль. Недаром ведь говорят, что правда может ранить не хуже острого ножа.

Все три с лишним недели я не устаю повторять себе, что остаться на Исабеле было ошибкой. И все же маленькая, доселе неизвестная часть меня ставит эту мысль под сомнение. Что, если моя задержка вызвана желанием Вселенной подарить Беатрис друга, на которого девочка могла бы положиться? Что, если мое вынужденное пребывание вдали от дома вызвано желанием посмотреть на наши с Финном отношения со стороны и яснее различить их сильные и слабые стороны?

Безусловная любовь – чушь собачья!

– Правда или действие? – продолжаю я. – Есть ли среди твоих школьных друзей кто-то, с кем бы ты хотела быть вместе?

Я спрашиваю себя: что, если возвращение Беатрис в Санта-Крус к принимающей семье и, возможно, к своему возлюбленному остановит самоистязание? Сделает ее счастливой?

– Да, – тихонько выдыхает Беатрис. – Но она не хочет быть вместе со мной.

Она.

Я слышу, как учащается дыхание Беатрис. По-видимому, она не может сдержать слез, но я притворяюсь, что не замечаю их, полагая, что именно такого поведения ждет от меня Беатрис.

– Расскажи о ней, – тихо прошу я.