Неделю спустя, в свой день рождения, я получаю приглашение на ферму Габриэля, расположенную в высокогорье. Ехать до нее минут двадцать, поэтому Габриэль заезжает за мной и Абуэлой на ржавом джипе без боковых дверей.
– Тебе не дашь больше сорока! – невозмутимо заявляет он при встрече, а после моего не самого нежного тычка в бок начинает смеяться. – Женщины так трепетно относятся к своему возрасту, – шутит Габриэль.
По пути на ферму нам встречается столько островитян, сколько я не встретила за все прошедшие недели. В самом начале карантина я могла часами гулять по пляжу или плутать в горах, не увидев ни одной живой души. Теперь же, спустя месяц изоляции, когда на Исабеле не было ни реальных случаев заражения ковидом, ни туристов, люди чаще покидают свои дома и нарушают комендантский час.
По мере того как мы приближаемся к центру острова, кустарники и кактусы сменяются пышной, густой растительностью. Учитывая скудость поставок продовольствия и припасов, многие жители Исабелы – не только Габриэль – стали больше полагаться на свои фермы в плане обеспечения себя едой и всем необходимым. Мы проезжаем мимо грязных овец в загонах, коз и мычащей коровы, чье вымя напоминает мне полную луну. Я вижу банановые деревья с зелеными плодами, которые растут вверх назло законам гравитации, а в полях сидящих на корточках девушек, борющихся с сорняками. Наконец Габриэль сворачивает на пыльную дорожку, которая вьется к небольшому дому. Беатрис уверяла меня, что их жилище представляет собой полуразвалившуюся лачугу, но недостроенной оказывается лишь половина дома. По-видимому, Габриэль решил его слегка расширить.
Бьюсь об заклад, он делает это для Беатрис.
Я все не могу перестать думать о ее признании в
Я стараюсь ежедневно видеться с Беатрис и отслеживать ее эмоциональное состояние. Надеюсь, мне не придется предать ее доверие, чтобы защитить от самой себя.
Беатрис выскакивает из дому как раз в тот момент, когда Габриэль ставит джип на ручной тормоз.
–
– Спасибо, – отвечаю я.
Внезапно я чувствую, как кто-то тянет меня сзади за футболку, и, обернувшись, вижу маленькую белую козочку с коричневыми ушами.
– О-о! – восторженно выдыхаю я и опускаюсь на колени, чтобы потереть ее узловатые рожки. – Как зовут это чудо?
– Я не даю имен своей еде, – отвечает Габриэль, и я чуть не задыхаюсь от ужаса.
– Преступление пускать на еду столь милое создание! – негодую я. – Ты должен дать ему имя.
– Что ж, – ухмыляется Габриэль. – Создание будут звать Рагу.
– Нет. – Я складываю руки на груди. – Ты должен мне пообещать, что не станешь его есть. Считай это подарком мне на день рождения.
Габриэль заливается смехом:
– Хорошо, но только потому, что Рагу – ужасное имя для козочки. Пока она дает молоко, есть ее мы не намерены. Мы обмениваем ее молоко у соседей на яйца.
Габриэль помогает Абуэле подняться по ступенькам в дом. В нем всего две комнаты: спальня и столовая с небольшой кухней, крошечным столом, двумя разномастными деревянными стульями и креслом-мешком. Кажется, ванной комнаты в доме нет, хотя во дворе я замечаю небольшую пристройку. Пока Габриэль с Абуэлой, болтая о чем-то на испанском, распаковывают продукты, которые пожилая женщина захватила из дома, Беатрис уводит меня в спальню.
Вместо кровати на полу лежит матрас. Здесь также имеются видавший виды комод, зеркало с мозаичной стеклянной рамой, стеганое одеяло с вышитыми на нем цветами и гирлянды, нанизанные на ряд гвоздей, вбитых в стены. По-видимому, прежде спальня принадлежала Габриэлю. Вероятно, еще до возвращения Беатрис домой он превратил комнату в маленький оазис для своей дочери в надежде на лучшее. Интересно, где он спит теперь?
– Кстати, – я вытаскиваю из своего рюкзака послания для Финна, – я принесла еще несколько открыток.
– Круто! – Беатрис забирает их у меня и ставит перед зеркалом.