«Если нельзя, но очень хочется, то можно». Выпуск №1

Впервые в гости к деду, и все для меня здесь непривычно и ново.

Посреди комнаты на электрическом проводе, обвитом клейкой лентой, на котором застыли мухи, висит маленькая лампочка.

Но свет от нее ширится по всему дому.

У нас же в селе коптит керосиновая лампа.

Да разве только у нас?

У каждого сельчанина лампа стоит на столе, или ее на подставке прикрепляют к стене.

Лампу берегут как зеницу ока!

Мать газеткой все ее протирает и наконец торжественно ставит на стол.

Чаще всего с разбитым стеклом, вверх которого обклеивают бумагой.

Ведь стеклом не запасешься: то упадет, то треснет, слабое, хрупкое оно!

Рядом с лампой еще можно что-то увидеть, а дальше к порогу – одни потемки…

А-а, местечко Михалин – совсем другое дело.

Хоть лампа вместе с проводом и обгажена мухами, но светит шикарно!

Смотрю на нее я и думаю, что нужно с самого утра поискать на Михалине золотое дно.

Может, дед подскажет, где оно?..

Думаю: вот будет радость для всех в Красавичах – для маминых подруг по школе – Демьяновны, Безносенки, для Степы – учителя физкультуры, для Сеньки Прудникова – соседа нашего, для всех-всех красавлян.

Привезу что-то из золотого дна домой.

Приду в сельмаг и скажу сердитому завмагу:

– Хватит говорить, что нет муки. Привези ее много-много и раздай по наволочке каждому. Чтобы всем хватило, всем!

Что еще?

Есть у нас в деревне Миколиха.

Мы у нее снимаем квартиру.

Никто не пустил нас в селе, а она пустила!

Самая бедная, солдатка, у нее трое детей.

Заходишь в дом, но вначале сарай со скотиной…

Переступаешь порог хаты, а пол такой холодный-холодный.

Он – из твердой, утоптанной земли…

У солдатки не хватает денег сделать деревянный пол.

А если я найду золотое дно?

Прежде всего моей Миколихе попрошу сделать деревянный пол.

Чтобы она не мерзла, чтобы мои младшие братья, скатившись с теплой печи, могли поиграться в доме, посмотреть в окна.

А что еще можно сделать для жителей деревни, которые приютили нашу еврейскую семью после войны?

Ну конечно же, нужно дорогу построить от села до города.

Сейчас – одна грязь.

Грязь непролазная.

Сядет Миколиха на лавку и накручивает на ноги онучи (что-то вроде портянок).

Обувка – лапти.

Изношенные – на ноги, новенькие, еще пахнущие свежестью дерева, – через плечо.

А что будет потом?

Колобком, колобком покатятся все из села в город по новой дороге.

– Деду, деду, – наклоняюсь к его щетинистой бороде, – просыпайся. Где в Михалине золотое дно? Идем, идем быстрее.

Дед будто этого и ждал.

Фуфайку на плечи, два ведра в руки, одно – мне.

– Пойдем, пойдем, Галик, – так он меня всегда зовет (от Алика, как называют в семье).

Утро.

Над местечком еще не рассеялся туман.

По обе стороны – сад.

Антоновки – налитые, зеленые – свисают до земли.

Под неодобрительный взгляд деда срываю два яблока.

Одно жую по дороге, второе – на запас.

И чего он, думаю, смотрит косо?

Здесь сколько этих антоновок.

Целый сад!

А у нас в Красавичах – ни яблочка.

Квартира не наша.

Что-то посадили – когда еще вырастет?

У соседей – все загорожено, а вверху – острые колья.

«Дед, дед, сам живешь возле золотого дна, а недоволен, что два яблока сорвал».

Ну ничего, мне б только узнать, где оно. Поделюсь с ним, конечно. Но дам немного…

А Зяма, он же первый сообщил про золотое дно.

Тоже нужно ему что-то дать…

А рядом спускаются по дороге вниз женщины, мужчины.

Все спешат, все с ведрами.

«Ну-у, все уже знают про золотое дно, все шпарят, – злюсь на них, – откуда, как?»

Вот и закончился колхозный сад.

Густая трава колышется от ветра.

За ней полевая дорога на соседнюю улицу.

А ниже – в несколько рядов какие-то постройки.

К ним поверху идут широкие желоба, по которым течет желто-золотистая жидкость.

Она течет по извивающимся желобам прямо в кормушки к откормочным фермам, переливаясь через края в канавы, и ее заполняет.

– Галик, ты спрашивал, где в местечке золотое дно? Вот оно!

– Оно? Эта жидкость, над которой поднимается теплый пар?

Совсем не похоже на золотое дно…

Совсем не похоже.

А мой дед наполняет ведро за ведром.

– О-о, какая бражка, сам бы пил, да коровка не простит. Мы дадим ей ее в кормушку, сколько молока будет! – говорит мой дед Залман.

Я тащу за ним свое ведро с бражкой.

Рядом топает Зяма, уже знакомый мне.

– Ну, как золотое дно? – смеется он.

– Залманэ, не опоздай, сегодня будем распахивать за садом! – кто-то кричит ему через дорогу.

– Это Эли, не дай ему поесть – дай только стать за плуг, – смеется Залман.

Его лицо, обросшее шерстиной, становится добрым, точно как у моего отца.

Вот только если его отмыть от бражки – и руки, и бороду, – будет еще более похожим.

…Мы поднимаемся по дороге вверх.

Солнце встает над местечком уже вертикально.

Кольца дыма над каминами домов становятся все тоньше и тоньше.

– Моя Ханеле уже справилась, – говорит Залман, видя, как над крышей его дома перестает виться дымок.

«Да-а, – думаю я, – снова будем в Красавичах без муки. Из чего мама будет печь нам хлеб? Да и дороги новой не будет. И те же лампы останутся в домах красавлян…»

…Прошли годы.

Местечко Михалин – золотое дно – уже не то…

Но осталось несколько прежних еврейских домов.