«Если нельзя, но очень хочется, то можно». Выпуск №2

Он слушается. Я со снастями тяну перевёрнутую лодку, она, заякоренная двумя злосчастными гантелями, тянется с трудом. Степаныч уже ждет меня на берегу, помогает вытаскивать, и тут, сообразив, останавливается, со злостью выкрикивает:

– А рюкзак с едой?!

Да, рюкзачка нет, впопыхах бултыхаясь в воде, хватая

снасти и, видно, понадеявшись один на другого, мы его упустили.

Я торопливо сбрасываю прилипшую к телу рубашку, брюки и назад в воду. Плыву вдоль камышей, заворачиваю к тому месту, где мы опрокинулись. Вроде здесь. Начинаю нырять. Оказывается достаточно глубоко, метра три-четыре. Муть. Ныряю еще и еще, ощупью исследую илистое дно. Нет. Скорее всего течение, хоть и слабое, его подхватило. Возвращаюсь, у кромки камышей вижу наше брезентовое ведро. Не утонуло. В нем банка с червями! Обрадовался! Держа ведро на весу, вышел на берег.

Степаныч в одних трусах сидит на перевернутой лодке и хмуро исподлобья на меня смотрит, его худое лицо в злой гримасе.

– Ни воды, ни еды, крутил задом, пока она не перевернулась!

– Что поделаешь, – миротворчески говорю я, – такое случилось.

– Случается у неумех! – с той же злостью произносит он.

– Степаныч, в лодке мы были вдвоем!

– А перевернул один!

– Не стоит сейчас искать виноватого, – так же спокойно говорю я, – ничего страшного не произошло.

– Виноватых всегда надо искать и наказывать, мы без воды, без еды, а впереди целый день! Ничего не произошло!

Тон, с которым говорит мой директор, начинает меня раздражать, но я понимаю, что он все еще находится во власти пережитого, и мне заводить его дальше не хочется.

– Василий Степанович, – все так же, не повышая голоса, говорю я, – винить другого, искать виноватого, только не я – это точно, удел неумех! Давайте решать спокойно и разумно.

– Все заболтать, только бы не нести ответственность!

– Что вы предлагаете, – уже сердито говорю я, – оплакивать то, что произошло, или про рыбалку вспомнить?! Черви не утонули!

– Испорчена рыбалка, а все ты, я знаю, я умею! Ни черта не умеешь! Брать тебя не надо было!

– Я не напрашивался, – повышая голос, говорю я, – сам удивляюсь, какого черта я с вами связался. Искупались, ну потеряли что-то, мелочь на поверку. И какая реакция?! А если бы что-то серьезное, действительно опасное, как бы вы себя повели?! Паникер вы, Василий Степанович!

– Оскорблять меня?! Директора?! – он подскочил со своего сиденья и стал передо мной. – Щенок, ты еще об этом пожалеешь!

– Я субординацию соблюдать не стану, – со злостью выкрикиваю, – могу и послать подальше!

– Тебе надо подальше! Как это ты еще не в Израиле!

– Последний довод королей – пушки, а у антисемита – Израиль.

– Ты. Ты?! Все у вас антисемиты! Узнаешь меня! – он весь дрожал, и его ощеренный рот с торчащими зубами был прямо передо мной, я когда-то увлекался боксом и, признаюсь, у меня мелькнуло желание выбросить вперед руку, но именно в этот миг я совершенно спокойно оценил создавшуюся ситуацию. Отошел от него. Кто знает, как поведет себя этот уважаемый мной и оказавшийся вдруг таким самодуром, перепуганный обстоятельствами человек. Впрочем, зацепить его посильнее надо, я с насмешкой сказал:

– Наконец мне стало понятно, по каким критериями из коммунистов подбираются директора!

– Узнаешь, узнаешь! – он уже орал.

– Василий Степанович! Прощай, рыбалка, я сейчас легким ходом двинусь домой, а вы сидите тут и переживайте до второго пришествия перспективу поголодать.

Я действительно поднял с травы свои мокрые штаны, стал их натягивать. Хуже было с пропитавшимися водой туфлями, но я один успел зашнуровать.

Видно, мои решительные действия как-то подействовали на моего директора, что-то, вероятно, щелкнуло у него в голове.

– Жаль рыбалку! – вдруг совершенно изменившимся тоном произнес он. – Уже б ловили.

Рядом плещется вода, и я понимаю, что бросить здесь человека с этой лодкой, с его снастями я не сумею, и надетые мокрые брюки – только бравада и демонстрация, кто-то должен быть разумнее. Я расшнуровываю и снимаю туфли, стягиваю штаны и голосом, не терпящим возражений, приказываю:

– Одежду оставим на берегу, пусть сохнет, переворачивайте лодку и к воде. Коммунисты, вперед!

Да! Василий Степанович все это молча проделывает и усаживается, как и раньше, на носу лодки. Я толкаю ее, пробираюсь к веслам, и мы плывем. Ровно на том месте, где перевернулись, заякорились гантелями, и так же молча готовим снасти.

Первую рыбешку взял Степаныч. Он снял с крючка плотвичку, торжественно поднял над собой и бросил в ведро. Пошла и у меня. Одна за другой, не успевал даже поплавок дойти до воды, а вот на донную снасть ни одной поклевки! Мы ворочались, приподнимались, двигались, но лодка хоть и качалась, но держалась устойчиво.

Вполне вдвоем можно ловить с одной лодки.

Нигде так стремительно не летит время, как на рыбалке. Полведра рыбы уже набралось, но мы продолжали ловлю, а солнце клонилось к закату.

– Хватит, – все еще командовал я, – пока соберемся, стемнеет.

На берегу оделись, все подсохло, и мы распределили груз. Степанычу досталось ведро с рыбой, остальное – мне.