Если. Отголоски прошлого (СИ)

В эту ночь Софи снова не спала. Когда в половине седьмого утра ее гостиную осветили первые лучи солнца, и она в смятении посмотрела на панорамное окно, будто бы увидела призрака, куда более страшного, чем образы Тома и Артура, вновь столкнувшись с тем, как рассвет прокрадывается в эту квартиру. Как хорошо она помнила свои ледяные руки в день, когда вышла из этой комнаты четыре с половиной года назад.

За много миль от нее в совершенно другой гостиной Шерлок Холмс смотрел на заново принесенное пустое кресло напротив, испытывая странное, незнакомое чувство тоски, вновь вспоминая, как на протяжении почти всей своей жизни возвращался в дом, где его никто не ждал, и был этим вполне доволен. И он вдруг понял, что он на земле не один: они с ней были одинаковыми и они оба давно были сломлены.

Каждый из них думал о своем открытии, для кого-то новом, для кого-то — уже привычном. И каждый в эти минуты решил, что все не может закончиться так, ведь никто не любит открытых финалов. И, что еще важнее:

Они всегда возвращались друг к другу. Всегда.

Между ними были тысячи километров, Гранд-каньон, сотни американских заправок, и Ниагарский водопад. Между ними были желтые трубы Нью-Йорка, лазурные воды Венецианских каналов и Барселонские шедевры Гауди. Были миллионы занятых чем-то людей, запутанных гнезд телефонных проводов, железнодорожных станций и кафе, сотни тысяч автобусов и такси, бесчисленное множество спокойных солнечных деревушек, в которых каждый день гуляли дети, говорящие на совершенно разных языках.

Между ними были места, покрытые вечными льдами, айсберги, снега и великие северные ветра. Были пустыни, водопады, деревья и моря, подводные миры, выпрыгивающие из воды дельфины и синие киты.

Но что куда важнее, между ними было то, что они оба отчаянно боялись признать: связи, нити, энергии, помехи.

Между ними были чувства.

И этот невидимый для всех тоннель между сердцами двух людей, которые всю свою жизнь слушали только разум, озарял их спутанный путь, испепелял все на своем пути, чтобы они снова были вдвоем.

И между ними не было ни миллиметра.

* * *

— С точки зрения парадоксальных эмоций коннотации к реминисценциям в современных масс-медиа приводят к тенденциям пермаментного роста толерантности в русском языке… — прочитала Софи кусок своей последней статьи. — Господи, какая же хрень, — она захлопнула ноутбук и потянулась к своей чашке.

Пятого сентября над Нью-Йорком висели тяжелые серые облака. Город жил, спеша куда-то в беспрестанном ритме жизни, и всем его обитателям в это день как никогда казалось, будто каждому из них наступает на хвост твердая нога судьбы.

Софи сидела спиной к окну в кафе в паре кварталов от своего дома, редактируя статью и изредка потягивая латте. Позавчерашнее празднование прошло без происшествий, а сегодня утром вся братия из Калтеха заглянула к ней перед отъездом в аэропорт. Откланявшись, они обещали писать ей и пригласили в гости, хотя, очевидно, мало поверили в ее слабые кивки.

Жизнь медленно, но верно входила в свое русло. Росс обещал поговорить с деканатом насчет ее места в Колумбийском, статья шла относительно неплохо, кофе был на редкость вкусным, и, даже когда за окном начался дождь, Софи не оглянулась. Все было хорошо.

Кроме того, что творилось в ее душе.

Сканируя одну страницу уже минут двадцать, Конан Дойл чувствовала, как на ее душе снова растет ледяная броня, которая, треща и утолщаясь, заставляла уголки ее рта тянуться вниз, а брови — сходиться на переносице. Злоба давно отошла на второй план, а справедливый укор Элизабет по поводу важности телефонных звонков все еще звучал в ушах, но у Софи не было ни желания, ни душевных сил набрать номер человека, который не в первый раз совершенно беспочвенно обманул ее доверие.

Когда он спрыгнул с крыши Бартса и два с половиной года считался мертвым, она ни на минуту не усомнилась в том, что он жив, и ждала его возвращения, хотя прекрасно понимала, что вполне способна прожить без него. Однако, по всей видимости, сталь «Железной Леди» дала трещину, когда Шерлок Холмс пустил свои корни в то, что пряталась под безупречной броней.

Достоевский писал, что каждый человек предан — кому-то или кем-то, но, если бы русский классик мог только взглянуть на ситуацию, разворачивающуюся в жизни Конан Дойл, он бы встал из гроба и написал еще пару-тройку произведений, ибо в этой истории было все: Преступление, Наказание, Бесы, Бедные люди, Униженные, Оскорбленные, и даже… Идиот.

Разбираясь в своих чувствах, Софи раз за разом натыкалась на стену непонимания самой себя, но, пережив очередную бессонную ночь, отчего-то была уверена, что рано или поздно она будет жить дальше. Ведь, с другой стороны, не всегда же нам лететь только вверх?

— Мисс, это Вам, — сказал вдруг подошедший официант, поставив перед ней тарелку, накрытую салфеткой.

Софи посмотрела на блюдо и подняла на парня глаза:

— Я не заказывала, — сухо ответила она. — Если это комплимент от заведения — не стоит, благодарю.