Если покинешь меня

— Я здесь уже восемь месяцев с лишком. — Голос Катки стал вдруг хриплым. Она глотнула из стакана. — И мне все здесь чуждо, и чем дальше, тем больше. Ведь я вовсе не героиня, я не принадлежу и к отверженным изгнанникам, даже не имею с ними ничего общего. Я не убегала от коммунистов. Ведь я не разбираюсь в политике. Единственно, к чему я стремлюсь, — это найти своего Ганса. Кроме этого, мне не нужно ничего. В республике я оставила старую мать. Теперь получила весточку, что ей, бедняжке, плохо. Если бы я потеряла надежду найти Ганса, то сегодня же ночью удрала бы отсюда сломя голову, бежала бы к границе, домой! Вы не можете понять, чего мне стоило оставить маму, тем более что я догадывалась о ее болезни. И эту мерзость, побег, я совершила ради него. У мамы рак желудка, я знаю, от этого же умерла моя бабушка. Иногда я начинаю сомневаться — в уме ли я? — В ее затуманенных глазах, смотревших куда-то мимо его плеча, вдруг отразился страшный испуг.

Вацлав обернулся: над ними стоял папаша Кодл! Преувеличенно-церемонным жестом, полунасмешливо снял он свою бесформенную черную шляпу.

— Что здесь произошло? — Однако ответа он ждать не стал и тут же заметил: — Так, так, сдается мне, что амур Валки снова пустил в ход свою стрелу… Ну, ну, не тревожьтесь, дети мои…

Вацлав уловил холодный блеск в его мышиных глазках. Катка и Вацлав молча смотрели на широкую спину Кодла, удалявшуюся в сторону распивочной стойки. В памяти Вацлава остались только кривая усмешка и мелкие пузырьки слюны, вздувавшиеся у Кодла в уголках губ во время разговора.

— У меня такое чувство, что этот человек меня преследует, но при этом он хорошо относится ко мне, — сказала Катка устало.

— Хуже всего то, что я не могу поверить, будто он не знает, что я имею работу. Он пронюхает все, у него удивительно цепкая память. Думаю, что он подробно информирует наших «покровителей» о своих овечках, как он нас называет. Ведь все это лагерное начальство так или иначе сотрудничает с Си Ай Си. Ну, я пойду, — она неожиданно поднялась, — а вы еще немного побудьте здесь. Пусть папаша Кодл не подозревает нас понапрасну…

Один. Кругом разговоры, шум, пьяные шуточки, хлопанье карт по столу, женский смех.

…Твой письменный стол в старой просторной квартире, куда он приезжал на каникулы. Отделение библиотеки, заполненное твоими конспектами и медицинской литературой, вечера у лампы с зеленым абажуром, когда Эрна уже уснула, мама еще читала роман, а отец мирно похрапывал — у него никогда не было интереса к художественной литературе. С каждым днем росли твои знания и гордость от сознания того, что ты систематически и неуклонно приближаешься к вершинам медицинской науки и в один прекрасный момент достигнешь заветной цели…

Внезапно Вацлав очнулся от грез, от яркой, будто живой картины. Непонимающе огляделся вокруг.

Равнодушные лица с отпечатком бессмысленно потраченного времени, бесплодного ожидания чего-то, что никогда не сбудется, полной покорности судьбе. Все окружающее показалось Вацлаву удивительно нереальным; и он сам показался себе таким неподходящим к этим людям, к этим отверженным изгнанникам, как их назвала Катка. Вацлав щурился: табачный дым, висевший тяжелыми туманными пластами, щипал глаза. Нет у него ничего общего с этими людьми — он не хочет красть, покупать за плитку шоколада семнадцатилетних проституток, он не бежал ни от наказания, ни от труда, наоборот, он хочет работать, хочет исполнить свой долг перед обществом, помогать людям — в конце концов безразлично, на каком языке они будут рассказывать ему о своих болезнях! Что он наделал, где очутился?..

Необдуманный шаг в пустоту. Да, были трудности, бывали тяжелые моменты в том оставленном мире. Жизнь не была похожа на барскую езду по автостраде, скорее приходилось тащиться пешком по каменистому пыльному шоссе. Часто нужно было отступать, возвращаться назад, но все же была возможность идти, перед ним всегда было сто дорог. Только отсюда как будто нет никаких путей. Конечно, какие-нибудь да есть, только они заказаны для человека, если он не подлец.

Западня. Самая обычная западня. Сюда попадают люди, ослепленные фальшивыми иллюзиями, совершенно не знающие истинного положения вещей. А когда они прозревают — уже поздно, выхода нет.

Вацлав поднялся, подошел к стойке и высыпал на ладонь горсть мелочи.

— За две порции кока-колы. — Ему бросились в глаза волосатые татуированные руки буфетчика, круглый, наголо выбритый череп. Широкая нижняя челюсть детины на миг перестала жевать.

— Ну и ловок же ты, должно быть, баб ублажать. Барышня заплатила.

9

Обитатели комнаты молча ели. Слышался кашель Марии.

— И где его сегодня носит! Еще не было случая, чтобы во время еды он не был на месте. — Баронесса заботливо посмотрела на остывающий суп профессора.

И еще одна порция супа сегодня оставалась нетронутой: Бронек лежал под одеялом, свернувшись в клубочек, и потихоньку скулил.