Если суждено погибнуть

Большинство собравшихся предпочло идти с Каппелем.

На север, по Енисею, ушли лишь барнаульцы во главе с Богословским, отряд томской милиции, которым командовал поручик Труханович, и разрозненная группа солдат, выделившаяся из разных полков.

Прощались с уходившими едва ли не со слезами – так прощаются с теми, кого видят в последний раз, кто уходит навсегда – ну, будто бы уходит из жизни…

Над деревней с типичным речным названием Подпорожная летали большие жирные вороны.

Кан – река мрачная, с крутыми черными берегами, с которых постоянно сыплется вниз снег, шуршит противно, злобно, рождает в душе холод, от холода этого даже зубы спекаются, не разжать их, голова перестает соображать, в ней словно свистит ветер, на черных камнях бугрится намерзь, она видна далеко, похожа на пещерные наплывы, над намерзями висит стеклистый парок – это из каменных колдовских глубин на поверхность пробивается соленая горячая вода, стремительно остывает, стреляет теплом, остатками его, обращается в какое-нибудь несуразное изображение – то в ведьмин лик, то в мужика нехорошего, сердитого, кривоглазого, то в зверя лютого.

Мороз застыл на одной отметке, он не поднимался и не опускался, держался на минус тридцати пяти. Лед гулко поухивал под ногами, в нем обнаруживались гнилости, пустоты, потому звук и был таким слоистым, гулким, будто рождался в глуби гигантского барабана, выплескивался наверх, оглушал людей.

Сверху, с каменных закраин, на лед сползал курумник – снег, перемешанный с дробленой каменной породой, с крошкой, способной, когда ее много, перемолоть кого угодно. Он образовывал на Кане целые горы. Иногда лед проседал, и снизу просачивалась парящая вода, на морозе мигом превращалась в корку, прочно стискивала горы породы.

Хоть и камень был всюду, камень да камень – все стиснуто льдом, а иногда встречались чистые дымящиеся окна, в которых трепетала, дрожала, будто подогреваемая на огне, неспокойная черная вода, Кан даже зимой, когда все реки спали, бодрствовал, подтачивал берега, валил толстенные деревья; те, промерзшие насквозь, опрокинувшись с высоты, врубались шапками в лед, раскалывались на несколько частей, и здоровенные обобки, по нескольку центнеров весом, прыгали по льду, как городошные рюхи.

Длинная серая колонна двигалась по реке.

Впереди – разведчики, самые сильные люди, которые привыкли рисковать. А риск в этом движении был сокрыт немалый: под толстым, иногда в полтора человеческих роста, слоем снега попадались скрытые промоины – их не разглядишь, не прощупаешь палкой, невидимые глубинные струи точат лед, растекаются; единственное, что выдает их, – снег, он на таких промоинах горбится угловатым выступом, поблескивает гладкой, хорошо обдутой макушкой, других примет нет.

Пробовали пускать перед людьми лошадей, чтобы они торили хотя бы первый, начальный след, но ноги у коней быстро обмерзали, превращались в такие ледяные обрубки, в бревна; лошади падали… Внизу, под слоем снега все время гуляла, сочилась, растекалась во все стороны вода.

Пришлось лошадей оттянуть назад.

Генерал Каппель старался быть в первых рядах, среди разведчиков, сердился, если его оттирали либо просто выдавливали из шеренги идущих впереди. Вырыпаев подскакивал к нему, успокаивал, старался найти нужные слова, чтобы убедить генерала, и если находил, то Каппель отставал немного…

Иногда главнокомандующий останавливался, доставал из сумки карту, пробовал определить, как много они прошли, но карта ничем не радовала генерала: счет их борьбы со снегом, с рекою, со льдом, с расстоянием шел не на километры, а на метры.

Иногда на лед впереди выскакивала какая-нибудь шустрая зверушка, изумленно вглядывалась в нескончаемую вереницу людей, хвост которой терялся где-то вдалеке, и, пискнув испуганно, исчезала.

Часто выходили соболи – гибкие, круглоухие, с веселыми смышлеными мордочками. Каппель щурился озабоченно, глядя на зверушек и не веря, что видит соболя, спрашивал у проводника:

– Это соболь?

Тот отвечал не глядя – он давно уже засек зверя:

– Соболь, соболь, ваша милость.

Попадалось много волчьих следов – серые, не боясь, выходили на лед, простреливали глазами пространство, потом наметом вымахивали на закраину берега и исчезали в тайге.

Если передняя шеренга идущих – разведчики – врубалась в снег грудью, проваливалась в него с головой, то в хвост колонны, за людьми с обозом тянулась широкая, хорошо накатанная дорога. Насколько тяжело было двигаться головной колонне, измотанным людям, каждые пятнадцать минут сменявшим друг друга, настолько легко шел хвост, сам обоз.

Чтобы передвинуться из головной колонны в хвост, требовалось не менее полутора часов – так плотен был людской поток.