Если забуду тебя, Тель-Авив

А дальше я прилетела и сразу начала подступаться к тревелогу, потому что я в этом смысле сущая корова, только не траву перевожу в молоко, а впечатления в слова. Но чуть не впервые это оказалось невозможно, нет таких слов – не у меня, а в принципе не бывает. Раньше любое искусство казалось мне второстепенным относительно текста, потому что описать возможно решительно всё, что человек способен увидеть, услышать и почувствовать. А вот смотри-ка, были такие скульпторы, строители и художники, которые не помещались в буквы, и все они собрались примерно в одно время в одном месте и вступили в сговор со сложным светом итальянского неба, и всё для того, чтобы лишить меня привычных инструментов и самоуверенности. Впрочем, последнее, как я вижу по этой фразе, безуспешно.

Так что не вышло ничего, нацарапала бессвязные заметки, беспомощно снижая пафос насмешкой, и на том успокоилась. Флоренцию бесполезно описывать, её надо проживать, час за часом, насколько хватит твоего личного времени, шесть дней или весь век, всё равно ничего не успеешь, но стоит хотя бы попытаться.

2

Раз пять в течение дня присаживалась на камни, чтобы написать что-нибудь про Флоренцию, но немотствуют уста. Помню, когда у друга был культурный шок от Рима, я ему советовала срочно посмотреть на говно, чтобы отпустило. Я тут тоже для профилактики иногда гляжусь в зеркало, но синдром Стендаля не перебить. Столько всего, что нельзя присвоить, съесть, трахнуть, купить – только поселиться среди этого, но у тебя всё равно будет только одна коротенькая жизнь, и наверняка стоит умереть, как какой-нибудь подлый закат окрасит старые камни в тот оттенок розового, который ты за свои годы ни разу не увидела.

3

Не, нормальный город Флоренция, сразу как входишь, тебе десять гигов Интернета, и живи.

Но сначала, конечно, шаттл от аэропорта до центра за шесть евро, которым воспользовались ровно два нищеброда, один из них я. Воистину, всё здесь заточено под туристов, не то чтобы их любили – их нигде не любят, – но всё устроено так, чтобы им было понятно и комфортно потратить деньги, не вступая в избыточную коммуникацию.

А первый итальянец, которого я увидела из окна автобуса, обладал ногой, причудливо вывернутой коленом назад, но скакал на ней так бойко, что я поняла – это к удаче.

Выйдя на вокзале, сразу узнала, что запах итальянской мочи ничем не отличатся от израильской, а значит, везде как дома. Но утренний аромат европейского мужчины отличен в корне, у нас в девять утра они пахнут ромашковым гелем, а здесь витает лёгкая свежая нота белого вина, выпитого за завтраком. Не перегара, нет.

А на первом фото, которое я сделала, был мужик с собакой на ступенях Сан-Лоренцо. Здесь вообще любой кадр строится так, что чуть подтянуть геометрию, и можно туристам отдавать за пять евро. Они сами нагрузят его невыразимой пошлостью, назвав «Одиночество…» или там «На древних камнях…» – а это всего-то мужик с собакой.

4

Поселилась я в номере «делюкс» – ну таком, без холодильника, например, и даже без чашечки, а свет в ванной на фотоэлементах с трёхминутным интервалом. И чтобы принять душ не в темноте, голому мокрому человеку надо трижды в течение купания выскочить из кабинки и помахать руками. А в номере прохладно, так что в первый раз я плотно закрыла раздвижную дверцу-гармошку, чтобы не поддувало. Ну, и домывшись во мгле, собралась выйти и поняла, что как-то крепко заперлась и без телефона. Занятное было ощущение секунд на тридцать, пока не нашарила ручку, которую следовало потянуть.

Что интересно, на тех же фотоэлементах работает ревущая вентиляция, которая запрограммирована на более долгий срок. Так что стоит зайти в туалет, крику делается на весь отель минут на десять. В быстро наступающей темноте. Неведомый ночной Ревун, грустно, как у Брэдбери. А не хочешь во тьме, раз в три минуты маши с унитаза, будто с трибуны Мавзолея, тогда лампочка увидит твои руки и даст свет. Тут я и поняла выражение «гигиена огненная» – потому что тьма, крики, приветственные жесты и дефекация, вместе всё-таки немножко какой-то ад.

5