Эссе о Юрии Олеше и его современниках. Статьи. Эссе. Письма.

В годы творческой зрелости Юрий Олеша очень критически относился к своим ранним литературным опытам: «Стих был с "гумилятиной"»,[192] «Я писал под Игоря Северянина, манерно, глупо-изысканно».[193] Вместе с тем суровая оценка собственных подражательных стихов «под…» не исключала благодарной приверженности Олеши к талантливым поэтам-модернистам начала XX века. Как свидетельствует Олеша в книге «Ни дня без строчки», влюблённость в «небывалую» поэзию Бодлера, Блока, Мандельштама, Ахматовой, Шенгели, Волошина и других он пронёс через всю жизнь.[194] В каждом из них он ценил художника-мастера. Литературные ориентации Олеши менялись, но у поэтов-мастеров он всегда учился точности слова и образа, приёмам романтического «пересоздания» действительности, метафорическому видению вещей – всему тому, что впоследствии станет качествами собственного стиля писателя.

Революция открыла Юрию Олеше «глаза на мир», помогла ощутить узость своего поэтического диапазона. «Если бы не произошла революция, был бы я эстетствующим писателем»,[195] – признавался он. Опыт эпохи гражданской войны, работа в революционных одесских изданиях изменили содержание поэзии Юрия Олеши, усилили публицистическое начало в его творчестве («Кровь на памятнике»,[196] «Пушкину – Первое мая»,[197] «Пятый год»,[198] и др., способствовали проявлению, пусть пока схематичных и декларативных, стихов на революционную тему («Большевики»,[199] «Памяти Энгельса»[200] и др.).

Вместе с первыми попытками освоения революционной тематики в творчестве Олеши появляется новая ориентация – на пролеткульте кую поэзию («Так в нашей памяти, как пламя в чёрных домнах как ход свистящий шатуна останутся навек святые имена»,[201] на Маяковского:

Знамёна – фартук! Извёсткой кропи,
Бомбой в разруху ответ бросай!
К древу познания – к сосне стропил,
К небу седьмому – лезь на леса!

(«Ремонт»).[202]

Отныне Юрий Олеша будет всегда поклоняться В. Маяковскому, равняться на него, стремиться, как это ни трудно, «уловить связь между Блоком и Маяковским».[203]

До сих пор современные исследователи творчества Юрия Олеши (И. П. Вдовина,[204] Е. И. Розанова,[205] да и автор этих строк,[206] акцентируя внимание на эволюции мировоззрения писателя, исходили из простой схемы: условные, далёкие от действительности образы Олеши под влиянием новой эпохи исчезают, сменяются в его творчестве реалистическими, революционными: «С установлением Советской власти в

Одессе молодой поэт и его товарищи, очнувшись от акмеистской летаргии, становятся активными участниками в общественной жизни Южной России, выступая как пропагандисты-агитаторы», – пишет И. Вдовина.[207]

На самом деле процесс становления писательского голоса Юрия Олеши проходил сложнее. Это подтверждает и новый литературный факт – ранее неизвестная поэма Ю. К. Олеши «Беатриче» (архив Н. Л. Манухиной-Шенгели), датированная 1920 годом.

Подобно тому, как в 1917–1918 годах отвлечённо-романтические подражательные стихи «Сиреневое рондо», «Письмо с дачи»,[208] «Часы»,[209] «Настроение "Fleur d'amour"»[210] и другие создавались Олешей параллельно с гражданско-публицистическими стихотворениями «Пятый год», «Как это происходит»,[211] «Терновый венец»[212] и другими, так и в 1920 году одновременно были написаны поэма «Беатриче» (результат уроков, взятых у модернистов), и агитационные стихотворения «Большевики», «Памяти Энгельса» и тому подобные, рождённые радостной приобщённостью к заботам революционных будней, «социальный заказ на сегодня». Обе эти линии найдут продолжение в разностороннем зрелом творчестве Олеши – лирика и романтика, Олеши-эстета и Олеши-агитатора, Олеши – фельетониста и сатирика.

Поэма «Беатриче» Юрия Олеши, созданная в Одессе в октябре 1920 года, связана с образом и символикой Данте. «Суровый Дант», привлекавший Олешу как раз менее всего суровостью, занял одно из главных мест в духовном мире писателя уже в юности. Это было не только почтительное преклонение перед великим итальянцем – Данте Алигьери стал для Олеши образцом «художественной подлинности», мерилом поэтического таланта, критерием для определения мастерства: «так мог сказать только Данте», «та же сила подлинности, что у Данте», «это блистательно, в силу Данте», «это похоже на Данте» – такие оценки рассыпаны в книге последних лет «Ни дня без строчки». В этой книге находим размышления Олеши об авторе «Божественной комедии», о «чуде» приобщения «к пожару фантазии» Данте, о его «точной и нежной поэзии», о «мощи подлинности» его образов. Олеша говорил, что ему хотелось бы «приблизить этого великого автора к русскому читателю».[213] «Об этом я буду ещё писать и писать».[214] Как теперь очевидно, это желание Олеши восходит ещё к 1920 году, когда писатель создавал свою поэму «Беатриче».