Теперь он поднимался по ступенькам, ведущим к ряду квартир на первом этаже Бронте-хаус. В отличие от дома в Стритэме, для того чтобы попасть к ним, ключ не требовался. Из квартиры, куда он направлялся, доносились голоса: мужской и женский. Она кричала: «Я пыталась! Но не смогла! Я тебе говорила! Абео, ты делаешь мне больно!» – а он отвечал: «Ты вообще на что-то способна? Я же сказал, что мне нужно. Теперь ты это сделаешь». Оба появились в дверях. Мужчина держал женщину под руку – похоже, собирался вытолкнуть ее из квартиры. Она как будто сопротивлялась. Нкату они не видели – как и подросток, который вышел вслед за ними. Он кричал: «Оставь ее в покое, черт возьми!» Потом детский вопль откуда-то из глубины квартиры: «Папа!»
Нката быстро взбежал по ступенькам и достал удостоверение.
– Полиция. – Он постарался, чтобы его голос был хорошо слышен. Из квартир наверху вышли соседи; некоторые перегнулись через перила, пытаясь понять, что там за шум.
В этот момент мужчина толкнул женщину в сторону Нкаты и повернулся к подростку.
– Ты не уважаешь меня, своего отца! – рявкнул он.
– Только попробуй, Па. Только тронь меня, и…
– Тани! – крикнула появившаяся в дверях маленькая девочка.
– Абео, Тани, прекратите, – умоляла женщина.
Нката встал между подростком и мужчиной.
– Полиция. Советую обоим хорошенько подумать, чтобы не оказаться в наручниках, понятно?
– Я глава семьи, – заявил Абео.
– Как скажешь, приятель. У тебя иностранный акцент, так что давай я тебе кое-что объясню. В этой части мира глава семьи не имеет права на насилие.
Абео втолкнул подростка в квартиру. Маленькая девочка, плача, пошла за ним.
– Тани! Она заставляла меня, но я не хотела.
Нката остался наедине с мужчиной и женщиной – как он полагал, мужем и женой.
– Монифа Банколе, – обратился сержант к женщине и, когда она кивнула, прибавил: – Нам нужно поговорить.
– Я этого не позволю, – сказал Абео. – Она разговаривает с мужчинами только в моем присутствии.
– Меня не волнует твое разрешение, приятель, – вежливо произнес Нката. – Ты либо исчезнешь, либо я отвезу даму в ближайший полицейский участок, в комнату для допросов, что тебе не слишком понравится, правда? Тебе решать. Моя машина тут, рядом. Только побыстрее, а? У меня сегодня еще много дел.
Абео окинул Нкату долгим взглядом, все шесть футов и пять дюймов его тела – на десять дюймов выше, чем он сам. Потом посмотрел на жену, которая сжалась от его взгляда, но не сдвинулась с места.
– Ты меня позоришь, – заявил он, тыкая пальцем ей в лицо. – Посмотри, во что ты превратилась. Жирная, вонючая, с дряблым телом, так что ни один мужчина…
– Заткнись, – сказал Нката.
Абео зарычал. Потом резко повернулся и вошел в квартиру. Нкате не хотелось оставлять с ним детей, потому что этот тип, похоже, нападал только на тех, кто слабее его, особенно если день не задался. Но у него сложилось впечатление, что паренек, Тани, защитит маленькую девочку, а также сможет постоять за себя, если потребуется.
Поскольку Абео скрылся в квартире, Нкате требовалось найти другое место для разговора с женщиной. Она дрожала, но изо всех сил пыталась это скрыть. Ее пальцы вцепились в яркое свободное платье. Повязанный на голове шарф распустился и упал на плечи.
Нката заметил на противоположной стороне лужайки детскую площадку в тени лондонских платанов. Он повел женщину туда, войдя через калитку в цепочной ограде, и усадил на какую-то конструкцию, похожую на перевернутую винную бочку. Всего бочек было четыре, и они служили скамейками. Когда женщина села, сержант опустился на корточки перед ней. Увидев, что она плачет, достал платок – вышитый матерью, которая любила, чтобы ее руки были чем-то заняты, когда она смотрит телевизор, – и протянул ей. Женщина посмотрела на платок, потом на Нкату. Попыталась оттолкнуть его руку.
– Берите. Он для этого и предназначен.
Нката подождал, пока она сняла очки и промокнула платком глаза, сначала один, потом другой.
– Не слишком вежливый парень, – произнес он, кивнув в сторону Бронте-хаус.
– Иногда на него находит. Но не всегда. Теперь чаще, но когда я была молодой, редко.
– Он сильно вас ударил?
Женщина посмотрела на него, отвела взгляд, но ничего не ответила.
– Готов поспорить, сильно. Я могу назвать места, где вы с детьми…
– Нет!
– Ладно, ладно. – Нката поднял руки. – Но прежде чем уйти, я дам вам свою визитку. И если вы решите с ним расстаться, позвоните мне. Я знаю людей, которые помогут.
Она вертела в руках платок. Провела пальцем по инициалу Б. Увидев это, Уинстон улыбнулся.
– Бриллиант. Так меня называла мама. У меня есть другие, с моими официальными инициалами, но этот особенный – вроде нашей с мамой тайны. Я не слишком похож на бриллиант, особенно с этим шрамом на лице, но разрешаю ей так себя называть, потому что мой брат доставил ей много горя и я не хочу ее расстраивать.
Она подняла голову и посмотрела на него. «Какой у нее измученный вид, – подумал Нката, – словно она не живет, а терпит эту жизнь».
– Вы были в той клинике, когда пришли копы, да? В той, на Кингсленд-Хай-стрит? Что это за клиника?