Есть стыковка! История первого рукопожатия СССР и США в космосе

Через 2 часа и 30 минут после расстыковки они запустили свой двигатель на торможение на четыре минуты над Африкой. Сход с орбиты прошел по плану – отделился орбитальный отсек, за ним приборно-агрегатный, и спускаемый аппарат затормозился при спуске в атмосфере. Его парашюты штатно раскрылись над основным районом посадки в Казахстане – и тут на долю экипажа пришлась последняя беда. Твердотопливные двигатели мягкой посадки «Союза», созданные для того, чтобы смягчать удар о грунт включением на высоте примерно двух метров, сработали преждевременно, когда спускаемый аппарат был еще на высоте пяти километров, не принеся никакой пользы.

Через непродолжительное время корабль ударился об грунт, и ударился сильно. Циблиев и Лазуткин были потрясены, но, к счастью, не получили серьезных ранений. Их вытащили из спускаемого аппарата, посадили на вертолет и увезли на Байконур. Через два дня в Москве, все еще пошатываясь после полугодового полета, они предстали перед прессой. «Если бы мы следовали правилам, – сказал Циблиев, – мы бы должны были несколько раз покинуть станцию. Но мы этого не сделали». Он добавил, что источники проблем в основном находились на Земле.

У него имелись веские основания для беспокойства. В России было много публичных спекуляций о том, что Циблиев и Лазуткин сами вызвали столкновение, перегрузив «Прогресс М-34» и тем самым нарушив его заложенные в план эксперимента баллистические параметры. В России всегда был обычай винить стрелочника в крушении поезда, и было очень похоже, в данном случае Циблиева выбрали на эту роль. Помимо ущерба для карьеры, Циблиев и его напарник стояли перед перспективой потерять немало денег.

В отличие от американских астронавтов, у которых полет в космос является просто частью должностных обязанностей, российским космонавтам за полет полагается вознаграждение. Во времена Алексея Леонова оно составляло 3000 рублей и соответствовало годовой зарплате. К маю 1997 года бонус за шестимесячный полет на «Мире» мог достигать ста тысяч долларов – огромная сумма по любым стандартам[204]. Однако в том случае, если российская комиссия по полету ставила какие-то нарушения в вину космонавтам, они могли быть оштрафованы на часть премии или даже лишиться ее совсем. И Семёнов, и Рюмин говорили прессе, что столкновение стало следствием ошибки экипажа[205].

Следующее заседание комиссии Стаффорда – Уткина было назначено на 15 сентября 1997 года в Рязани, в самом сердце Красного пояса России. Академик Уткин родился в рязанской области, и там его чтили. На центральной площади Рязани воздвигли огромный бюст Уткина как одного из архитекторов советского «ракетного щита»[206].

Генеральный инспектор NASA Роберта Гросс попросила нас включить в комиссию сверх одиннадцати ее штатных членов с американской стороны (среди них было и большинство участников «красной команды» Ральфа Джейкобсона) двух наблюдателей. Ей пожаловались на мою целевую группу: якобы та не слишком старалась выйти за пределы NASA, чтобы составить действительно независимую оценку безопасности программы «Мир – Шаттл». Русские, однако, яростно сопротивлялись допуску на встречу «наблюдателей» даже после нашего повторного запроса. В конце концов головной офис NASA решил вопрос помимо меня и Уткина – непосредственно через Юрия Коптева. Тот согласился допустить двух инспекторов на пятый день работы, когда мы уже вернулись в Королёв.

В течение четырех дней комиссия заседала в относительном покое в отеле Volna Holiday в получасе езды от Рязани. Гостиница была настолько изолирована, что когда Деннис МакСуини, наш исполнительный секретарь, захотел послать факс, ему пришлось просить одного из служителей гостиницы отвезти его в Рязань.

Мы с Линдой возвращались в Москву на микроавтобусе вместе с академиком Уткиным, Джо Энглом и Полом Кремезом, нашим переводчиком из компании TTI, которая обеспечивала поддержку программы МКС. Всплыл вопрос о «вине» Циблиева в июньском столкновении. Я спросил академика, насколько он знаком с проблемой встречи на орбите. «Я знаю, как уничтожить спутник противоспутниковой системой», – пошутил он.

«Я выполнил больше сближений в космосе, чем кто-либо до сего дня, – сказал я ему, – и первое, что нужно иметь в виду – то, что Циблиева просили не просто перестыковать «Прогресс». Он должен был выполнить повторное сближение, а это намного более сложное дело». У меня не было особых причин вступать в драку за Василия Циблиева, я едва был с ним знаком. Однако мне хотелось, чтобы русские поняли, насколько неадекватные некоторые их процедуры: «Говорю тебе, этот человек был обречен на неудачу. У него не было шансов с учетом его подготовки и имеющейся аппаратуры успешно выполнить повторное сближение и стыковку».