Есть только дорога…

"Вот оно, наверное, счастье мужика. Трудиться – и видеть результаты своих трудов, – думал Леший, закуривая сигарету под навесом крыльца бани, – мы в городе от этого оторваны. Потому здесь, в лесу, это познаётся легче и радостнее. Хотя представил бы я себя сейчас без этой тёплой бани, этих тёплых людей здесь, посреди мокрого осеннего леса и облачного "молока" – аж жуть берёт"

Медленно наступали сумерки. Хотя, в осеннем горном "молоке" это, скорее, было сгущением мглы. Гудела печка в бане у журчащего ручья, шумели ветки над головой. Вокруг была мгла, лишь по шуму ветра можно было понять, что сейчас большое облако с западных приступов штурмует вершины Таганая, кутая его склоны в сырое холодное "молоко".

Леший шёл, светя фонариком себе под ноги, на тропку. Только собственные ноги и было видно в осенней сумеречной мгле.

Огонёк свечки в окне Приюта Леший увидел только шагов за десять. Луч фонаря выхватил из "молока" угол дома.

– Обалдеть, – сказал Леший, войдя в тёплый дом, – как ты здесь не блудишь, Стас?

– Я-то что, здесь в такую погоду туристы, бывает, ко мне приходят. Ну сейчас, благо, навигаторы есть у многих. Айда в баню.

Баня, да с пихтовым веником, лечит душу и тело. Разморённый Леший вышел покурить голым, прямо под "молоко". Каждой клеточкой тела он чувствовал, как с него поднимается пар. "Вот, когда ещё можно такую дичь исполнить? У нас-то голым не постоишь. Либо углядит кто, либо комары в гнездо уташшат", – думал Леший.

В натопленной бане при свете плавящейся от жары свечки он стал расспрашивать Стаса.

– Как тебя вообще привело на Таганай работать? Ты сам златоустовский?

– Угу. Мы в школе ещё сюда в походы ходили. Сами классом собирались и топали. Даже на спор бегали до Метеостанции и обратно за день. Зимой, правда, по Нижней тропе. Там, как все болота и лужи перемерзают, ровненько становится. А, если снегоход пройдёт, так вообще "хайвей". Так вот, я же на художника учился. По крайней мере, пытался учиться в Златоусте в колледже на худграфе123. Оттуда меня попёрли. Ну, сам понимаешь, молодые, драки-пьянки-гулянки. Потом в армию ушёл, служил на Дальнем Востоке два года. А после армии пришёл, а друзья, с кем пили и гуляли, все почти плохо кончили. Кто спился, кто "присел". Одногруппники уже кончили учагу давно, и разъехались кто куда. Взял рюкзак, да и отправился сюда. Зашёл со стороны Тесьминского пруда, сел на берегу. И, знаешь, так хорошо и спокойно стало. Походил-побродил. На Монблан поднялся, до Гремучего дошёл. А потом спустился с гор и сразу к Мальцеву, хозяину Гремучего, на работу проситься. Работаю здесь, по сути, вахтой. Две недели через две. Сменщик – Миша-альпинист – только через три дня появится. Ну, кроме этих "двух недель" ещё летом-осенью нас лесники на заготовку дров вытягивают.

– А как тут с дровами?

– Нам лесники указывают, какие деревья надо свалить. Сухары, гнилухи, всё тут рядом. Теплее было, так мы в рабочие дни занимались заготовкой. А колоть – здесь в свободном темпе.

Леший, меж тем, рассказал про себя. Про то, как отчислили его из Лестеха, как не ушёл он в армию, как водит экскурсии в "Оленьих Ручьях". Про неформальство и автостоп тоже рассказал.

– А я вот не ездил стопом, – сказал Стас, – хотя здесь часто автостопщики появляются. В прошлом году летом у меня один жил, из Питера. С барабаном. Ходил на горы медитировать. Всё моё дежурство тут и прожил. А я и не против. Здесь действительно в голове что-то меняется. Я вот, как сюда устроился, пить и курить бросил. Даже матом ругаться перестал почти. Места-то чудные. Люди, конечно, разные приходят. Хороших больше. Но вот когда совсем один, особенно зимой, тут тропы переметает, и сидишь, по рации перекликиваешься – вот там бывает тоскливо. Скоро, кстати, связь, так что я потороплюсь. И как раз баня остынет, можно тёток звать.

– Что про Олю расскажешь?

– Часто ко мне приходит. Чудная она, вот что. Но приятно. Приходит, пообщается, приберётся, если туристов нет. Песни под гитару поёт.

– По сути, она меня сюда привела.

– Ну, тут чужие не ходят в межсезонье. Если привела, значит хорошо. Всё, закругляемся. Пора выходить на связь, – Стас стал вытираться и одеваться, – я фонарик тебе оставлю, а то после бани блудить нехорошо.

Леший поспешил тоже одеться. Легко конечно и свежо, но дюже зябко было, потому Леший чуть не вприпрыжку побежал до Приюта.

В доме Лешего ждало тепло и горячий чай. Стас держал в руке рацию и слушал что говорят.

"Киалим, ответь Метео. Метео, ответь центральной усадьбе…" – трещала чёрная коробочка радиостанции.

– У нас все, частники и парковские приюты, связь поддерживают меж собой. Про тебя, кстати, сказали, что ты заходил регистрироваться. Так что вот. По утрам мы тут погодой обмениваемся. Вечером, обычно, говорим кто и сколько у нас ночует. Хорошая штука рация124.

Оля, на радость Бабе Вале, расчехлила гитару Стаса и начала играть песни. Леший слушал молча, не решаясь поначалу взять инструмент.

"Это сердце стучит, как стучало тогда

Когда мы убегали вдвоём,

А быть может, в соседнем вагоне сейчас