Есть у Революции начало

В чрезвычайных условиях, я за секунды, выяснил предысторию их появления здесь. За время переговоров с Людмилой, успел заглянуть в будущее мужиков. Хорошо уяснил, что двоих из них мне нельзя трогать, так как они окажут значительное влияние на чистку партийных рядов тридцать седьмого года. Моментально сориентировавшись, дождался, когда все четверо подойдут к обнажённой Людмиле. Её откровенная поза полностью вышибла последние остатки разума у мужиков, давно не видевших женщин. Впрочем, они нисколько не боялись оставлять позади себя маленького ребёнка с тремя незаряженными винтовками. Три последних патрона, имелись только в магазине винтовки главаря, который никогда не расставался с ней. Уже из за их спин, сделал знак своей подруге, не волноваться. Метнувшись к оружию, схватил одну из винтовок как дубину.

Благо, что я был босиком. Бесшумно ступая по сочной траве, догнал последнего, самого опасного, бородача. Прикладом, как снарядом, снёс полчерепа, единственному вооружённому дезертиру. Страшный хруст, заставил оглянуться остальных. Вид раздробленного черепа их товарища, ввёл мужиков в ступор. Они были опытными бойцами, потому отлично понимали, с какой силой нужно ударить, чтобы снести полголовы тупым прикладом обычной трёхлинейки.

Заманивая возбуждённых самцов на себя, отступил, как бы в испуге от содеянного. Самым глупым оказался только один из троих. Он угрожающе пошёл на меня, широко расставив руки и вытащив огромный штык — нож. Я, наклонившись к убитому мною, взял его винтовку. Но приготовился отмахиваться ею как дубиной, чем успокоил подходящего со штыком мужика. Два его коллеги, застыли на том месте, где застало их убийство главаря. Понятно, что они ожидали последствия разборок своего товарища со мной.

— Возможно, у них нет при себе даже ножа, — подумал я, глядя в их растерянные глаза. По видимому, мой детский незамутнённый сильными эмоциями взгляд, напугал их больше, совершённого убийства. Страшно сознавать, что их товарищ прихлопнут как комар, равнодушно, как бы между прочим. Не сговариваясь, бывшие солдаты, медленно отступали назад в направлении Людмилы, всё ещё растерянно сидевшей с разбросанными ногами.

— Run quicker (Убегай быстрее!) — крикнул я подруге на английском языке.

Только сейчас, она осознала своё положение. Подобрала ноги, принялась стыдливо закрывать руками груди, вместо того чтобы быстрее скрыться.

Дезертир со штыком радостно побежал ко мне, заметив, что я бросил заряженную винтовку, оставшись с обломком той, которою только что разбил голову их заводиле. Он был в трёх шагах и уже вытягивал остриё, на которое собирался насадить меня. Почти отвернувшись от убийцы, кинул тяжёлый железный ствол с затвором, ему в ноги. Удар был настолько сильным, что переломились лучевые кости обеих ног, несущегося ко мне, мужика. Его короткий крик оказался настолько страшным, так резко оборвался от потери сознания раненого, что один из бандитов не стал дожидаться меня, пытаясь торговаться жизнью подружки, так и не успевшей убежать.

Я спокойно перешагнул через бессознательное тело обезноженного дезертира. Один из нападавших, трещал кустами, проламываясь напрямую, не выбирая дороги, лишь бы быстрее скрыться со страшного места.

Оставшийся около моей подруги, дущегубец, приставил ей к горлу самодельный нож, с наборной рукояткой. Он, как будто намеренно, показывал своё нож во всей красе, истерично вопя во всё горло.

— Счас — же твою сучку порешу, если не уберёшься отседова, — смешно окая, орал мне, затравленно бегая глазами по ближайшим кустам. Несмотря на удаляющийся шум убегающего сообщника, он продолжал надеяться на его возвращение. У него просто не было другого выхода. Понимая его положение, сказал просто.

— Если порешишь мою подругу, тебя ждёт не простая смерть от ножа в сердце.

— Ты молить будешь, чтобы быстрее убил тебя и прекратил мучения, которые обещаю, если хоть каплю крови, моей сестры, уронишь, — медленно, чуть не по слогам, проговорил длинную фразу, чтобы до него полностью дошло.

Уселся по-турецки, прямо перед ним, в холодную высокую траву голым задом.

— Богом клянусь, что не трону тебя и пальцем, если отпустишь её прямо сейчас, — трижды перекрестился, глядя на него честными, детскими глазами.

— Аааа… суки! — заорал он. Его злость на весь мир, просто не имела предела.

Он ненавидел всех вокруг, а первого из всех, себя самого.

— Ненавижу. ууу, — завыл он как побитая собака.

«Люди, желающие внушить ужас, тем самым показывают, что они трусы».

Ралф Уолжл Эмерсон (1803–1882).

Я уверен, что он боится, но на что его может подвинуть трусость, вообразить было невозможно.

— Неужели придётся переигрывать момент виртуальной жизни, который я посчитал прожитым удачно? — с обидой подумал, видя дрожащее лезвие пошлого засапожника, около нежной и тонкой шеи, которую я пять минут назад покрывал поцелуями.

Глава 17. Брак — единственное опасное приключение