Читаем Есть у Революции начало полностью

Николай Александрович, дорвавшись до незнакомой ему вседозволенности, решительно приказал артистке.

— Сразу раздевайтесь, — и жадно уставился на неё.

— Ты, Василий, тоже наблюдай, — сделал вид, что беспокоится обо мне.

— С завтрашнего дня, тебе придётся часто такое видеть. Привыкай, давай.

Слишком близко мы находились от стриптизёрши, причём, не профессиональной. Она стеснялась, потела, от чего ещё более стеснялась. В конце концов, мне опротивело смотреть на мучения худенькой англичанки.

Дождавшись того, как она сбросила последнюю деталь нижнего белья, предложил, на русском.

— Может быть, поедем в менее приличные заведения, — вопросительно посмотрел на Николя.

— Где девушки не так страдальчески переживают своё обнажение.

Царь как будто только сейчас, заметил нравственные мучения, тощей английской девицы. На самом деле, он находил приятное в том, что девушка насиловала себя, вынужденная раздеваться перед монархом Великобритании, как она полагала.

Определённо, в каждом мужике, даже таком добром, как царь Николай второй, сидит тайный насильник и садист.

— Может быть, пробежимся по другим пабам? — предложил сановному спутнику.

— Этот ресторан хоть и приличный, но немного скучный, — вам не кажется, — показал девице жестом, что той, пора одеваться. К нашему удивлению, провожать нас, явился сам хозяин, вызванный управляющим. Хотя шёл двенадцатый час ночи, мистер не преминул посмотреть на монарха, остановившегося посидеть у него в ресторане. Внимательно осмотрев кузена Георга пятого, хозяин остался доволен. Вместо денег, он попросил оставить запись в книге почётных гостей его заведения. Что мы с удовольствием и сделали. Так как мы с царём были в изрядном подпитии, я написал на русском языке.

— Здесь были Коля и Вася! Нам очень понравилась говядина Веллингтон. Николай второй расписался, а за ним и я.


Уже в пролётке, снятой тут же, у ресторана, немного протрезвев на свежем воздухе, Николя задумался.

— А мы не вызовем международного скандала, если изображая Георга пятого, я поставил свою настоящую подпись? Ведь все в Англии знают, на кого похож их король.

Легко успокоил спутника, объяснив, что уже через час, никто из свидетелей не будет ничего помнить о нас.

— А запись в книге знаменитых посетителей, не у кого не вызовет подозрений, как только они переведут её на русский язык. Ведь нас никто не вспомнит. Решат, что это написали русские хулиганы, случайно её похитившие.

— Хоть бы страницу не выдрали, — со смехом предположил я, самое худшее. Как ни будь, в другой раз, можем похвастать, что были в этом заведении летом шестнадцатого года.

Николай моментально успокоился, ещё раз уверившись в моём всемогуществе.

— Хочу в портовый трактир, где мне не сразу узнают, — попросил он робко.

— Когда вокруг меня все крутятся, стремятся услужить, чувствую себя как дома. Это так надоело.

— Попасть бы в таверну, наподобие той, где останавливался одноногий Джон Сильвер, с попугаем «Капитаном Флинтом» на плече, — мечтательно и пьяненько протянул бородатый романтик.

— Одобряю! — шлёпнул по коленке соседа по кебу.

— Теперь надо допросить с пристрастием местного экскурсовода, — постучал водителю кобылы, вызывая его на разговор.

Пришлось влезть к нему в голову, чтобы достовернее выяснить самые экзотичные заведения ночного Лондона. Немного покопавшись, первым произнёс.

— Prospect of Whitby, — именно это паб, на берегу Темзы, долгое время был прибежищем воров, пиратов и контрабандистов. Там и поныне стоит виселица с петлёй, как напоминание о былых временах.

Кебмен, заметно вздрогнул, как только я произнёс название места, которое он боялся посещать.

— Нет. Нет! Господа, в такое время я не советую вам появляться в том районе.

— Значит, до Тауэрского моста довезёшь, — пьяным голосом приказал я кучеру.

— Полторы мили мы и сами пройдём.

Возница успокоился, но решил непременно сообщить ближайшему полисмену о странной парочке, пробирающейся в неурочное время, в один из криминальных районов города.


— Полторы мили, сущая ерунда, — храбро признался, кузен местного короля.

— Я, однажды, в новом обмундировании для солдат, двадцать вёрст прошёл, — пьяненько похвастался он о том, что я давно читал в интернете. Читал также, что каждый день, он делал пешие прогулки по шесть вёрст. Неплохо играл в теннис и занимался гимнастикой. Я припомнил отличный гимнастический зал в Царскосельском дворце. Спортивная подготовка у царя очень хорошая.

— Любопытно, приходилось ли ему применять свои недюжинные силы на практике? — иронично размышлял, выбираясь из кэба. Определённо, в том притоне, куда мы сейчас направляемся, организую ему небольшую драку. Такое приключение, лучше запомнится моему новому товарищу.

Почти тотчас, как мы свернули с освещённой улицы, к нам приблизилась тёмная фигура оборванки. Довольно сильным голосом, женщина заорала заученную фразу.

— Господа добрые, подайте бедной вдове героя, погибшего под Верденами. Дайте хоть пару шиллингов. Господин с сыном, наверное, поймёт бедную мать, вынужденную кормить троих сыновей.

Перейти на страницу:

Все книги серии Из игры в игру

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза