Есть!

Нет, Гриша не готовил дома – мать подпускала их с отцом к кухне, лишь если требовалась грубая и неквалифицированная мужская сила. Мать была неплохой стряпухой, но так ревностно относилась к делу приготовления пищи, что это всё очень усложняло. Отец по молодости и незнанию хвалил чужие пироги и всякий раз получал после этого охлаждение, что на кухне, что в спальне – впрочем, он довольно быстро понял, что можно, а чего категорически нельзя говорить при Аннушке. Готовить для неё было всё равно что для других дамочек ходить по врачам: лечение! Любые неприятности, от крошечной до всеохватной, маманя несла в кухню, и там переплавляла в жаркое и пирожки, варила из них супы, размазывала кремом по торту – и никто никогда не догадался бы, из чего на самом деле приготовлены Аннушкины блюда. Может быть, лишь самый чуткий гость (каких, впрочем, у Малодубовых почти не водилось) уловил бы грустную горчинку в безупречном заливном или отметил бы явственный слёзный привкус в соусе…

– Нет, – мотнул головой Гриша, – я вообще первый раз взял это самое в руки.

Он не хотел передразнивать Галку-Палку, шутка вырвалась у него случайно – как платок из руки на ветру, – но дело было сделано, аудитория зашлась в припадке хохота, а Галка-Палка зарделась таким краснознамённым колором, что Гриша даже отшатнулся в сторону от поварихи – вдруг чем огреет! Поварёшки, шумовки, дуршлаги и прочий инструмент удобно лежал неподалёку. Ленка Палач и Олега Бурмистров, утирая слёзы, на глазах влюблялись в одноклассника – в конце концов, прыщи у него когда-нибудь пройдут, подумала вдруг Ленка. Тут и Гриша начал наконец смеяться вместе со всеми, а следом за ним зашлась в стенобитном хохоте и Галка-Палка, добрая, как большинство толстух.

Дома он в первый же вечер попытался повторить эксперимент – и поначалу устроил на кухне такую республику чад, что даже соседи прибежали узнать, что горит. Мамани с папаней, к счастью, дома не было, до их возвращения Гриша всё отмыл, проветрил и победно водрузил на стол пышный, как кустодиевская купчиха, омлет. Он был воздушным, вроде пены морской, и при этом толстым, не хуже подушки; сверху Гриша любовно накидал мелко настриженный зелёный лук и несколько размолотых перчинок. Маманя тяжело двинула табурет и уселась к столу, как судья – в кресло. Отец тем временем уже доел первую порцию и тянул тарелку за добавкой.

– Ну как? – волновался Гриша.

– Ничего, – осторожно сказала маманя, распробовав первый кусочек. – Вкусно даже, сына. А с чего вдруг?

Гриша смущённо пожал плечами – как художник, впервые принявший у себя в гостях музу и теперь не знающий, что ему делать со всем прочим миром.

Рассказал родителям про УПК и Галку-Палку, и маманя временно успокоилась. Папаня же и вовсе не переживал: омлет сын сварганил вкусный, не придраться. С корочкой, мягкий внутри, взбитый на сметане…

Вечером, засыпая, Гриша Малодубов поймал себя на том, что считает дни до следующего вторника, когда надо будет идти в УПК. Вскоре вторники стали для него самыми любимыми днями – и даже сейчас шеф-повар ресторана «Модена» Григорий Малодубов предпочитает всем прочим дням недели скромный, милый вторник…

В один такой вторник, что поначалу тоже прикидывался скромным, Галка-Палка привела подопечных в настоящую кухню настоящей заводской столовой. Там командовали мясолицые бабоньки в крахмальных колпаках: они орали друг на друга с таким же пылом, с каким нёсся из-под гигантских крышек ароматный пар, но при виде Галины Павловны и её великовозрастных учеников, наряженных в белые халаты (Гришины прыщи алели в первом ряду), сразу же расцвели.

– Я тут не для «галочки», – объясняла бывшим товаркам взволнованная Галина Павловна. – Дети уж очень, это самое, толковые. Марья Петровна, я покажу им кухню?

Неразговорчивая, но гневливая, как это вскоре выяснилось, Марья Петровна кивнула Галке-Палке, не останавливая вечный двигатель лопатки, крутившей на дне кастрюли бесконечные восьмёрки.

Кухня – вот настоящий вечный двигатель! – внезапно прозрел Гриша. Здесь никогда не прекращаются движение и жизнь!

Не подозревавшая о высокопарных мыслях ученика, Галка-Палка вела группу в самое жерло, где рождались на свет знаменитые столовские щи, рыбные котлетки, твёрдые сочники с творогом и мутные, как утро алкаша, компоты из сухофруктов. Ленка Палач углядела синюю букву «Щ», намалёванную краской на боку громадной кастрюли, – сама Ленка поместилась бы в такой кастрюле без всяких ухищрений. А Гриша только успевал головой вертеть – всё поражало его в этом хорошо продуманном аду. И огромные посудины – в самый раз варить грешников, – и циклопические ножи, и красные поварихи с их чертовски громким хохотом и дьявольски мрачным молчанием. Именно тогда Малодубов впервые заметил, как похожи друг на друга все столовские работники – феи общепита, королевы вкусноты… Мужчин здесь, разумеется, не водилось – на Гришу и Бурмистрова феи поглядывали кокетливо, как парижанки, и пуще прежнего стучали ножичками по огурцам, и опускали руки в ледяную воду, где матово светились картофельные валуны.