Есть!

Хорошо Гриша выглядел только зимой и в темноте – скупой фонарный свет удачно ложился на сверкающую нефтяным блеском куртку и облизывал по волоску каждый сантиметр формовки. А вот летом, когда долгие солнечные дни царят даже в далёком уральском городе, где грустно произрастал Гриша, ему приходилось почти безвылазно сидеть дома. Дружная компания сразу же скисала при появлении Прыща, как окрестил его один из корешей, регулярно одалживающий по зиме заветный куртярик. А ведь как Гриша хотел с ним подружиться – с этим прекрасным коротконогим и властным юношей по имени Толян! Именно этот роскошный Толян прижимал к расписанной непристойностями ржавой стене гаража любимую девушку Малодубова – Жанусика Оглоедову.

– Ничего, Гришаня, будет и на твоей улице счастье, – утешали его родители, а он разглядывал их лица сквозь злые, будто луковые слёзы и думал, что белёсую масть свою унаследовал от папани, а дурную кожу, конечно же, от мамани: у неё до сих пор на щеках рубцы – глубокие, как ямы от снарядов. И пусть люди они были, без сомнения, хорошие и щедрые, всё равно Гриша Малодубов предпочёл бы родителей более авантажной внешности.

Счастье на Гришину улицу действительно явилось – с громадным, почти непростительным опозданием. Шикарный властолюбивый Толян к тому времени окончательно спился, Жанусик Оглоедова сделала неплохую карьеру в овощном отделе супермаркета, родители состарились, а прыщи на Гришином лице вполне пристойно заросли, оставив о себе несколько героического вида отметин. Светлые волосы взрослый Гриша оттенял безжалостным искусственным загаром, а привычка одеваться в самое лучшее и самое дорогое начала работать теперь уже только на него одного.

Счастье царапнулось в двери Малодубова рано утром в четверг, после кратковременного дождичка. Гриша открыл двери спросонок, подтягивая трусы к подмышкам, и увидел перед собой прекрасную девицу в распахнутом пальто…

– Решай немедленно: или ты впускаешь меня, или я ухожу навсегда! – выпалила девица, словно разрядила в Гришу целую обойму.

Выбирать немедленно и вообще выбирать Гриша, как известно, не умел. Он и сейчас с трудом отбирает нужные ему продукты в супермаркетах и с непонятным, вредным для повара упорством сторонится рынков. (Но если бы его спросили, хочет ли он очутиться вновь в позорном школьном прошлом с нынешним багажом, в вальяжном облике, с Нателлой под руку… никакой проблемы выбора вообще бы не возникло, вот!)

– Меня зовут Нателла, – сообщила девица, покуда Гриша сторонился, пропуская её в дом. – Можешь звать Натой, можешь вообще никак не звать, только свари по-быстрому кофейку, а?..

Услышав конкретную просьбу (ещё лучше – приказ), Гриша Малодубов радостно и споро приступал к выполнению. Кофеёк, тем более, как раз по его части! Для такого случая можно взять фушоновский, с лепестками роз – дар признательного клиента… Заваривая кофе для развалившейся на диване Нателлы и косенько, по-птичьи, поглядывая в её сторону, Гриша Малодубов вновь вспоминал ненавистный восьмой класс.

– …Прыщ, а ты куда собрался? – Толян развернулся вполоборота, глядя на Гришу в упор. На парте перед Толяном синела свеженарисованная чернильная вагина, увидев которую, и без того краснокожий Гриша окончательно побагровел. И жутким спазмом воли заставил себя ответить:

– Я… это… наверное, организация общественного питания.

– К хавчику поближе, – одобрил Толян. Сам он вдумчиво записался в водители, Жанусик Оглоедова – в торговлю. Обязательная для советских школьников профессиональная ориентация, под которую отводился целый рабочий день, разливалась в те годы широко, как река в наводнение.

– У нас такой выбор рабочих специальностей, что каждый школьник сможет найти себе занятие по душе! – сказала директриса учебно-производственного комбината на встрече со старшими классами, и Гриша Малодубов от этого задора загрустил. Лучше бы ему сказали, куда идти. Лучше бы отправили силой. Лучше бы решили за него!

Лист, пущенный «по рядам», уткнулся в Гришу, как перст судьбы – изрядно исчёрканный перст. Одноклассники, похоже, ни в чём не сомневались, и быстро расписывались в нужных колонках, а Гриша потел и ненавидел себя за это – вот только пота ему ещё и не хватало для ослепительной красоты!