Повар, естественно, заведовал поварней. У него имелись помощники, в основном из вольнонаемных слуг. Монастырский повар был мастером своего дела. Эсташ подметил это, несмотря на свою мрачную отрешенность от мира сего. Еда монахов была непритязательной, но очень вкусной и сытной. Как повар умудрялся из дешевых примитивных продуктов готовить оригинальные аппетитные блюда, можно было лишь диву даваться.
Госпитальщик отвечал за больных, их кормление и постель, которую он ежедневно после службы окроплял святой водой. Он должен был также следить, чтобы здоровые не выдавали себя за больных. Ночью госпитальщик обходил кельи, чтобы удостовериться, кто на самом деле был больным, а кто притворялся. В случае смерти монаха он выслушивал исповедь умирающего и давал ему отпущение грехов.
Привратник отвечал за безопасность монастыря. Это был монах среднего возраста и могучего телосложения с твердым, устоявшимся характером. Привратник спал при монастырских вратах, и когда колокол возвещал о завершении последней службы, он запирал ворота и относил ключи аббату.
Монахи, отказавшись от мирской жизни, не представляли угрозы для правителей, потому, как правило, их не беспокоили. Монастыри были островками относительного мира посреди моря человеческих страданий. Многие из тех, кто уходил в монастырь, поступали так лишь для того, чтобы выжить.
Независимость от мира подразумевала для монахов необходимость самостоятельно производить все, в чем они нуждались. Монастырское хозяйство развивалось под защитой двойных стен – тех, что ограждали владения обители, и тех, что воздвигала вера. Даже во времена варварских нашествий завоеватели редко осмеливались трогать монастыри, опасаясь ссориться с неведомым Богом. Хозяйственные постройки монастыря – скотный двор, огороды, конюшня, кузница и другие мастерские – были единственными на всю округу.
Только в монастыре создавались запасы продовольствия на черный день, лишь у монахов всегда имелось все необходимое для изготовления и ремонта скудного сельскохозяйственного инвентаря. Была в монастыре и мельница, на которую окрестные земледельцы едва не молились. Аббат считал священной обязанностью монастыря заниматься благотворительностью, поэтому зерно для крестьян мололи бесплатно. Кроме того, монахи раздавали хлеб крестьянам в голодный год, лечили больных и утешали страждущих.
Эсташа посылали на самые разные работы: в поле, на конюшню, в свинарник, помогать каменщикам, которые строили новую звонницу… Обычно он исполнял свой наряд с тупым безразличием. И только одно место привлекало его и в какой-то степени примиряло с тяготами монашеской жизни – ветряная мельница.
Монастырский умелец сделал ее не такой, как обычно. Мельницу – довольно громоздкое деревянное сооружение – можно было поворачивать вокруг оси навстречу ветру с помощью длинного дышла. Поэтому крылья мельницы крутились практически без остановки.
Работать на мельнице приходилось немного; вилланы и сервы (крепостные крестьяне), которые привозили зерно для помола, сами таскали мешки наверх, а Эсташ лишь засыпал их содержимое в короб. Жернова вращались с тихим хрустом, в воздухе белым полупрозрачным облачком висела тонкая мучная пыль, приятный хлебный запах щекотал ноздри, и тяжелые, мрачные мысли юноши неожиданно приобретали легкость и способность к полету далеко за пределы монастыря.
А еще Эсташ в мельнице наконец обретал способность общаться на отвлеченные темы с другим человеком. Им оказался мельник, мужчина преклонных лет, которого звали брат Миллард. Его монашеское имя и переводилось как «хранитель мельницы». По натуре он был добродушным и легким в беседе, но иногда под его острым испытующим взглядом Эсташу становилось не по себе. Судя по шрамам на лице брата Милларда, прежняя жизнь мельника была насыщена приключениями. Похоже, он немало повоевал и перенес много невзгод. Так оно и оказалось.
Обычно о том, что происходило в его судьбе до монастыря, никто из иноков особо не распространялся. Эта тема считалась запретной. Разве что кто-нибудь в порыве откровенности расскажет эпизод-другой. Или какую-нибудь байку из мирской жизни. Это негласное правило поначалу существовало и в отношениях Эсташа с Миллардом.
Мельник почему-то сразу начал испытывать к юноше благосклонность, а когда однажды увидел, какие узлы вяжет новициат, его грубоватое лицо расплылось в широкой улыбке.
– Э, да ты моряк, дружище! – сказал Миллард. – Молодой, сильный. Да и ножик у тебя, я вижу, непростой. Похоже, несмотря на молодость, человек ты бывалый… – Мельник улыбнулся с хитрецой.
Эсташ оставил все свое оружие и защитное снаряжение дома. Но от навахи отказаться не смог. Она была как бы связующей нитью, соединяющей его с прошлым, которое он не мог (да и не хотел) забыть. Тем более, что все монахи имели ножи, без которых трапеза была невозможной. Да и в быту нож был первой необходимостью.