Эстер Уотерс

Дела и благие намерения не часто идут рука об руку в полном согласии. Одно всегда стремится свести на нет другое, и тем не менее благие намерения Уильяма несколько месяцев твердо одерживали победу, и он снова и снова упорно отказывался принимать ставки у малознакомых лиц. Однако настал все же день, когда правило, которому он следовал, не оправдало себя. Уильям взял деньги у человека, показавшегося ему вполне благонадежным. Он сделал это под влиянием минуты, но едва рука его опустила в ящик две полкроны, завернутые в бумажку, на которой была написана кличка лошади, как он тут же почувствовал, что ему не следовало этого делать. Он и сам не знал, отчего возникло это ощущение. Просто он вдруг понял, что нельзя было брать деньги у этого высокого, чисто выбритого мужчины, одетого в черный сюртук из тонкого сукна. Но отступать было поздно. Незнакомец выпил кружку пива и тотчас покинул пивную, что само по себе уже выглядело подозрительно.

А три дня спустя вскоре после полудня, в самое горячее время, когда в пивной было полно народу, раздался чей-то крик: «Полиция!» Кто-то бросился к дверям, кто-то начал прятать реестр ставок, но все было уже напрасно. Дом был оцеплен полицией, сержант и констебль приказали всем оставаться на местах. Записали фамилии и адреса, произвели обыск, обнаружили пакетики с деньгами и реестровые книги, после чего всех обязали явиться на Марльборо-стрит.

XLII

А на следующий день в большинстве газет появилось следующее сообщение: «Полицейский налет на одного из букмекеров Вест-Энда. Уильяму Лэтчу, тридцати пяти лет, владельцу пивной „Королевская голова“ на Дин-стрит в Сохо, предъявлено обвинение в том, что он, обладая патентом на содержание пивного заведения, использовал свою пивную для незаконного сбора ставок на скаковых лошадей, кои он принимал с посетителей вышеуказанной пивной. Томас Уильям, тридцати пяти лет, маркёр, Голден-стрит, Баттэрси; Артур Генри Парсонс, двадцати пяти лет, официант, Нортумберленд-стрит, Мэрилебон; Джозеф Стэк, пятидесяти двух лет, джентльмен; Гарольд Джорнеймен, сорока пяти лет, джентльмен, Хай-стрит, Норвуд; Филипп Хэтчинсон, торговец, Бейзи-роуд, Фулхем; Уильям Тэнн, настройщик, Стэндард-стрит, Сохо; Чарльз Кетли, торговец, Грин-стрит, Сохо; Джон Рэндел, Фриз-стрит, Сохо; Чарльз Маллер, сорока четырех лет, портной, Мэрилебон-лейн; Артур Бартрем, владелец писчебумажного магазина, Ист-стрит, Билдингс; Уильям Бэртон, шорник, Блу-Лайон-стрит, Бонд-стрит, обвиняются в том, что они, в свою очередь, использовали пивную „Королевская голова“ для подпольной игры на скачках. По свидетельству полиции, в комнате второго этажа производилась продажа спиртных напитков в неположенные для торговли часы после закрытия пивной. Имели также место случаи дебоширства, а в магистрате выплыло наружу то обстоятельство, что именно в пивной „Королевская голова“ была арестована некая служанка, похитившая у своих хозяев блюдо, дабы употребить полученные таким путем деньги для игры на скачках. Принимая во внимание все вышеизложенное, магистрат почел необходимым наложить на владельца пивной штраф в сумме ста фунтов стерлингов. Всех, задержанных в пивной Лэтча, магистрат распорядился взять на заметку».

Кто же донес? Вот вопрос, который прежде всего возникал у каждого. Старик Джон сидел с трубкой в своем обычном углу. Джорнеймен развалился на стуле, прислонившись к выкрашенной в желтый цвет перегородке. Стэк стоял, широко расставив ноги, багровое лицо его являло резкий контраст с тощим изжелта-бледным лицом Кетли.

— Ну как предзнаменования — не проливают света на это событие? — спросил Джорнеймен.

Кетли вздрогнул, очнувшись от своих дум.

— Ах, — сказал Уильям, — если б только мне узнать, кто этот сукин сын.

— А у тебя нет никаких догадок на этот счет? — спросил Стэк.

— Месяца два назад заходил сюда один малый из Армии спасения и сказал моей жене, что игра на скачках разлагает тут у нас весь народ и этому надо, дескать, положить конец. Может, он.

— Так ты же никого не просишь приносить тебе свои ставки. Каждый волен делать, что ему больше по вкусу.

— Как бы не так! Никто не принадлежит себе в наше время. А Комитет воздержания, а Комитет чистоты, а Комитет по борьбе с азартными играми — вся их деятельность только в том и состоит, чтобы мешать людям делать то, что им нравится.

— Что верно, то верно, — сказал Джорнеймен.

Стэк поднял стакан и сказал:

— Ну, за удачу.

— Похоже, нам ее теперь не видать, — сказал Уильям. — Все идет прахом. Сам не пойму, куда уплывают все денежки. Видно, этот дом не принес мне счастья, и я начинаю подумывать, не перебраться ли отсюда куда-нибудь.

— В доме можно прожить не один год, и все равно не сразу узнаешь, приносит он счастье или нет, — сказал Кетли. — Я прожил в своем доме двадцать лет и только теперь обнаружил, что был в большом заблуждении относительно него.

— Это все ваше суеверие, — сказал Джорнеймен. — Если бы с домом было что-нибудь неладное, вы бы это давно заметили.

— Разве у вас торговля пошла хуже? — спросил Стэк.

— Еще бы! И на мое масло и на яйца здорово упал спрос.