Эстер Уотерс

Эстер вздохнула. Ей неприятно было слышать такие дурные слова о своем доме. И после стольких лет, прожитых в нем, говорить так было вовсе негоже.

XLIII

Всю зиму Эстер оберегала Уильяма от простуды и не выпускала из дому. Хотя здоровье его и не пошло на поправку, но хуже ему тоже не стало, и Эстер начала тешить себя надеждой, что разрыв сосуда — это еще не чахотка. Однако весной Уильяму пришлось все же заняться делами, и резкие весенние ветры были ему не на пользу. Принимались меры против возобновления с ним контракта, и Уильям решил потягаться со своими противниками. Он нанял адвоката, вложив в это немало денег. Тем не менее в патенте ему было отказано, а северо-восточный ветер не переставал злобствовать, словно поставив себе целью свести Уильяма в могилу. Деньги, вложенные в дом, были безнадежно потеряны, и Эстер с больным мужем на руках стала готовиться к переезду.

Уильям показал себя хорошим мужем, и за эти годы, когда Эстер была хозяйкой «Королевской головы», она знала немало счастливых минут: нет, она никак не могла сказать, что была несчастлива. Только она всегда была против игры на скачках… Да, ведь они и пытались обойтись без этого… Конечно, было в их жизни немало и такого, о чем они не могли не сожалеть… Впрочем, Кетли был всегда немного со странностями, а беда, приключившаяся с Сарой, имела самое малое отношение к «Королевской голове». Ведь они, как могли, старались отдалить ее от этого парня. Она одна повинна в своем несчастье. Есть на свете немало мест похуже, чем «Королевская голова», и Эстер чувствовала, что ей не к лицу поносить свое заведение. Она прожила здесь семь лет; здесь подрастал ее сын — теперь он уже почти юноша и получает хорошее образование. И уж это-то, что ни говори, — только благодаря доходам от «Королевской головы». А вот для здоровья Уильяма, может, оно было и плохо. Ставки, ставки, она уже устала о них думать. И притом эти бесконечные выпивки. Уильям не мог отказываться, когда то один, то другой приглашал его выпить… Эстер на мгновение застыла на месте, и лицо у нее стало испуганное, расстроенное…

Она упаковывала шторы. Хуже всего было то, что она совсем не представляла себе, как они теперь будут жить. Все было бы ничего, если бы они могли вернуть деньги, вложенные в дом. Но от этой потери трудно было оправиться: столько денег ухнуло — все равно, как если бы они выбросили их в реку. Семь лет тяжелого труда (а ведь она трудилась не покладая рук), и в итоге — ничего. Если бы все эти годы она разыгрывала из себя важную даму, ничуть не было бы хуже. Лошади выигрывали скачку, лошади проигрывали скачку — вечное беспокойство, вечная тревога, а в итоге — ничего. При этой мысли к горлу у нее подкатывал комок. Столько труда, и все понапрасну! Она окидывала взглядом пустые стены, спускаясь по голой лестнице без ковровой дорожки. Ни одной пинты пива не подаст она больше никому в этом зале. Каким здоровенным, крепким малым был Уильям, когда она решилась переселиться к нему. Как страшно изменился он с тех пор. Увидит ли она его снова здоровым, полным сил? Ей припомнилось, как он сказал ей однажды, что поднакопил уже почти три тысячи фунтов стерлингов. Брак с ней не принес ему удачу. Что осталось теперь у них от этих денег?

— Сколько у нас на книжке, милый?

— Шестьсот фунтов с небольшим. Я как раз вчера проверил. А почему ты спрашиваешь? Хочешь напомнить мне, сколько я проиграл? Ну да, я проиграл. Успокоилась теперь?

— Я об этом и не думала вовсе.

— Нет, думала, зря отпираешься. Не моя вина, что лошади не выигрывают. Я стараюсь, как могу.

Эстер ничего не ответила. Помолчав, Уильям сказал:

— Это все моя болезнь — я стал какой-то раздражительный. Ты не сердишься, голубка?

— Нет, милый. Я знаю, ты ничего этого не думал. Кто ж придает значение пустым словам.

Эстер говорила так мягко, что Уильям с удивлением на нее поглядел — уж ему ли было не знать ее горячий нрав.

— Не было на свете лучшей жены, чем ты, Эстер.

— Ну что ты, Билл, просто я стараюсь, как могу.

Весна выдалась на редкость сырая и холодная, и кашель Уильяма становился все хуже и хуже, а в мокроте снова появилась кровь. Эстер встревожилась не на шутку. Доктор стал поговаривать о Бромптоновской больнице, и Эстер потребовала, чтобы Уильям пошел туда и обследовался. Но Уильям никак не соглашался идти вместе с ней, и Эстер, не желая раздражать больного, не стала настаивать. Она осталась дома и в отчаянной тревоге ждала возвращения мужа, надеясь на лучшее вопреки всему, ибо доктор предупредил ее, что болезнь Уильяма может оказаться очень затяжной.

Когда Эстер увидела, как Уильям, бледный, ослабевший, поднимается по лестнице, она сразу по выражению его лица поняла, что он возвратился с дурными вестями. Ей показалось, что силы оставляют ее, но, совладав с собой, она спросила:

— Ну, что они сказали? Я хочу знать. Я должна знать все.

— Сказали, что у меня чахотка.

— Ой! Так и сказали?

— Да, но я еще не собираюсь умирать. Они сказали, что надеются подлечить меня. Люди, случается, живут даже с половиной одного легкого, а у меня только левое легкое пропало.