Эстер Уотерс

Все молчали. Потом Стэк спросил:

— Ты решил не принимать здесь больше ставок?

— Как же можно иначе, после того как меня оштрафовали на сто фунтов? Вы слышали, чего он наговорил насчет Сары, и все только потому, что ее взяли под стражу здесь, у нас. Уж Сару-то, кажись, он мог бы сюда не приплетать.

— Да и блюдо-то она взяла вовсе не для того, чтобы поставить на лошадь, — сказал Джорнеймен. — Она его прикарманила только потому, что этот ее молодчик обещал жениться на ней.

— Не пойму я, зачем только ты бросил ходить на ипподром, — сказал Стэк.

— Здоровье не позволяет. Я крепко простыл в Кэмптоне, когда стоял по щиколотку в воде. Так с тех пор и не могу оправиться от этой простуды.

— Да, я помню, — сказал Кетли, — как вы тогда месяца два говорили почти шепотом.

— Какой там два! Больше трех месяцев.

— Четырнадцать недель, — сказала Эстер.

Эстер склонялась к тому, чтобы продать дом и переехать жить в деревню. Однако вскоре выяснилось, что теперь, после того как на них был наложен штраф, выгодно продать дом стало значительно труднее. Впрочем, оставалась надежда, что на следующий год, если патент будет возобновлен и торговля пойдет бойко, цена на дом может снова подняться. А теперь нужно было направить все усилия на то, чтобы поставить дело на более широкую ногу. Эстер наняла еще одного слугу; она стала готовить более обильную закуску; стала добывать лучшую говядину и отборные овощи, какие ей только были по карману; Уильям ухитрялся доставать пиво и спиртные напитки высшего качества — лучшие во всем районе. И все это не достигало цели. Как только люди поняли, что теперь уже нельзя украдкой передать из рук в руки полкроны или шиллинг, завернутый в бумажку, торговля в пивной стала падать.

Наконец Уильям не выдержал; он вымолил у Эстер разрешение снова выйти на ипподром для сбора ставок. С приходом весны его здоровье пошло на поправку, зачем же держать его дома, где он сходит с ума от тревоги, глядя, как идет на убыль торговля в пивной, рассудила Эстер. К тому же ей приходили на память старые времена, когда Уильям возвращался домой с биноклем через плечо и весело говорил: «Всех фаворитов сегодня побили, чем же ты меня покормишь по этому случаю, старуха?» Эстер так хотелось снова увидеть мужа счастливым, так хотелось, чтобы он хоть немного поздоровел, что она уже позабыла про свою прежнюю ненависть к скачкам. Однако Уильям день ото дня худел все больше и больше, и никакая еда не шла ему впрок.

Однажды Уильям вернулся домой промокший до костей, — стоял чуть не по колено в грязи, пожаловался он. Весь вечер его трясло, как в лихорадке, и у него появилось предчувствие, что теперь он заболеет всерьез и надолго. Несколько недель он пролежал в постели, голос у него стал слабым, глухим, и казалось, что это уже навечно. Пивная пустовала, торговли почти не было, и Уильям, перестав принимать ставки, начал ставить сам. Раза два-три ему удалось поставить на победителя, но постоянно рассчитывать на такую удачу было невозможно. А раз торговля замерла, не имело особого значения, если даже его опять поймают с поличным. Ему теперь уже нечего было терять, и он снова начал — сначала украдкой, а потом и более открыто — принимать ставки за стойкой, и каждый поставленный шиллинг приносил еще шиллинг за выпивку. Мало-помалу торговля начала оживать, а потом народ уже повалил валом, и вскоре в пивной «Королевская голова» опять негде было протолкнуться. Если их накроют еще раз, им крышка, но приходится рискнуть, говорил Уильям, и Эстер, как послушная жена, примирилась с решением мужа. Впрочем, Уильям принимал ставки только от надежных людей. Он всегда требовал рекомендации и из осторожности наводил справки относительно каждого нового для него лица.

— Если вести дело потихоньку, — говорил он Кетли, — и не гнаться за клиентами, так все будет шито-крыто. А будешь стараться расширить дело, и, как пить дать, рано или поздно нарвешься на какого-нибудь типа. Эта комната наверху — вот что меня сгубило.

— Мне самому было там всегда не по себе, — сказал Кетли. — Что-то есть там такое, отчего не лежит к ней душа. Дело, конечно, ваше, но вы же не принимаете ставок в буфете? Так вот, эта комната наверху — в ней тоже есть что-то такое, примечали?

— Да не сказать, чтоб примечал. Я что-то даже не очень понимаю, о чем это вы?

— Ну, если сами не примечали, значит — все. А я так очень даже примечаю, и упаси вас бог принять там у кого-нибудь ставку. А меня туда ни за какие деньги не заманишь.

Уильям рассмеялся. Он думал сначала, что торговец просто шутит, но вскоре понял, что он и в самом деле исполнен недоверия к этому помещению. А когда к Кетли начали приставать с вопросами, он сказал Джорнеймену, что он не то чтобы боится заходить в буфет, а только ему там не по себе.

— Вам ведь тоже небось в одних местах как-то приятнее, чем в других.

Джорнеймен вынужден был признать, что так действительно бывает.

— Ну вот, это как раз и есть одно из таких мест, какие мне не по нутру. Разве вы не слышите, там какой-то голос говорит — тихий такой, глухой и вроде как с усмешечкой?