Естественный ход событий (СИ)

— Глиссаде, мерзкий жук, если хочешь поговорить, не обязательно в моем штабе строить из себя хозяина дома, — Заксен ухмыльнулся и направился в столовую.

Командир взял себе порцию и сел за свободный стол. Глиссаде сел рядом, отказавшись от пищи.

— Чего ты хочешь? Говори быстрее, я не настроен хлебать холодные щи, — Бранденбург не любил разговаривать во время приема пищи. Его раздражала неспособность ответить оппоненту, пока рот забит едой.

— О, это ненадолго. Я всего лишь хотел попросить вас играть со своей игрушкой немного мягче, мой дорогой друг. Поймите меня правильно, мои приготовления еще не окончены, а я очень не хочу раньше времени лишиться такого ценного материала.

Заксен сразу понял, о ком идет речь.

— Думаешь, я был недостаточно сдержан, Глиссаде? — Заксен довольно прищурился. — Я не сделал и трети того, что намеревался. Она смогла дойти на своих ногах, разве нет? Этого недостаточно?

Глиссаде мягко улыбнулся и кивнул:

— Верно. Однако у меня вызывает опасение, что вы ненароком сломаете ее, если будете активнее использовать ваши острые когти, — он коротким взглядом указал на клинки. — Ценность данной особы заключается в ее специфическом наполнении, без которого мои труды еще долго не увидят свет. Я смиренно прошу вас воздержаться от использования предметов, ведущих к расточению такого редкого сырья, сэр Заксен.

— Твоя манера речи омерзительна, — командир прямо смотрел на тепло улыбающегося доктора и согласно кивнул. — Хорошо, я не буду использовать клинки. Пока что. А теперь иди.

— Рад, что мы пришли к соглашению. Приятного аппетита, сэр, — Глиссаде почтительно поклонился со все той же мягкой улыбкой и неспешно покинул столовую.

Про себя Заксен подумал, что точно однажды избавился бы это этого человека, не будь он единственным врачом в убежище.

Горло прокалывали тысячи мелких иголок, губы назойливо зудели от многочисленных микротрещин, язык разбух до таких размеров, что заполнил собой весь рот, не оставляя места ничему иному. Сознание вечно скачет от пола к потолку, швыряя мысли из одной бездны в другую, лишь изредка показывая что-то нейтральное. Перед глазами все рушится и с каждым открытием век строится с чистого листа, чтобы снова разбиться о непроглядную тьму, когда сознание с оглушительным звоном упадет в пропасть.

Моя карусель двигалась всего в двух направлениях: из жерла вулкана к бескрайней ледяной пустыне и обратно. Она носила меня по кругу на бешеной скорости, не позволяя даже пошевелиться, не предоставляя шанса для попытки спрыгнуть вниз, в неизвестность. Меня вертит над адом вокруг собственной оси, будто дичь, нанизанную на кол. Меня готовят уже не одну вечность. Просто сожрите уже.

Омерзительный высокий удар пронзил мои виски. «Свободен» услышала откуда-то сверху. В голову врезался звонкий щелчок, и гулкий скрежет металла о металл. Я ясно почувствовала чье-то присутствие.

— Все куда интереснее, чем я ожидал. Ты не перестаешь меня радовать, маленькая мертвая девочка, — низкий тягучий голос медленно вытягивал меня из утопившего разум болота.

Темнота едва-едва размылась тусклыми серыми красками с легким оранжевым мазком где-то с краю картины. Перед носом что-то зашуршало, цвета размылись сильнее, главное место в центре изображения заняло бледное пятно с темно-фиолетовыми разводами.

— Мечтаешь умереть, Рут?

Произнесенное им имя резкой хваткой подняло меня с зыбкого дна воспаленного сознания на поверхность беспощадной реальности.

Я в очередной раз осознала свое положение, однообразные, но важные воспоминания едкой острой стрелой врезались в висок. Я никуда не несусь, я все еще здесь, в заточении под землей, в обители Гончих. Прошло около недели, как мне перестали давать воду. Первое время можно было кое-как перетерпеть на бульонах и супах, но несколько дней назад меня лишили и этого, дав на замену густую липкую кашу и хлеб. Каша как клейстер стянула пересохший рот, невероятно усиливая жажду, будто вытягивая ту немногую влагу, что во мне осталась. Горло залепил вязкий комок, усложняя дыхание и само существование, проглотить его было просто невозможно. Как невозможно и съесть что-нибудь еще. Силы медленно, но верно покидали меня, желудок пустовал несколько дней, а жажда с каждой секундой все больше захватывала контроль над моим разумом. Вскоре я не могла ни двигаться, ни думать. Кажется, будто и в туалет я перестала ходить. По крайней мере, точно не помнила, как это делала.

Спину и таз нещадно ломило, я, наверное, не вставала уже очень давно. Ровно столько, сколько пробыла в забытьи. Все тело ныло глухой пульсацией: я уже не помню, сколько раз меня избивали до полусмерти, каждый раз останавливаясь за мгновение до потери сознания. Ребро под рубашкой заныло тупой болью, я хотела дотронуться до него и убедиться, что оно в порядке, но не смогла поднять обессиленные руки. Кажется, кто-то приходил проверить мое состояние, я слышала обрывки забытых в бреду фраз, но не была уверена, что это не галлюцинация.

— Ты уже готова умолять меня?

Я хотела ответить, но вместо слов изо рта вышел только хриплый свист.