Естественный ход событий (СИ)

— Вы не будете связывать мне руки? — спросила я, когда он направился к выходу.

— Нет-нет. К чему такие варварские методы? Ты сейчас не в плену, а на работе, мне ни к чему наручники и веревки.

— Должна признаться, мне нравится ходить здесь без охраны за плечом, — сказала я, когда мы шли по пустому коридору.

— Признаюсь, мне тоже, — отшутился он.

Когда я вошла, в нос ударил тяжелый запах крови и спирта, а вскоре я увидела странный аппарат, стоящий у изголовья медицинского стола. Я привычно села в ожидании дальнейших указаний.

— Для начала я обязан обработать твои раны. Какая досада, ведь всего пару дней назад сказал, что все выглядит как нельзя лучше, а сегодня ты снова в таком печальном состоянии.

— Они совсем детские, — пожала я плечами.

— Это не значит, что их не надо обрабатывать, — устало сказал он и принялся за работу.

В раны забилась пыль, некоторые залепила свернувшаяся кровь, другие нуждались в наложении швов, Глиссаде пришлось повозиться со мной, прежде чем он смог отложить использованные инструменты.

— Вы часто работаете допоздна? — спросила я, посмотрев на черное небо за окном.

— Да, у меня всегда найдутся дела. Прихожу рано, ухожу поздно, такова судьба врача и ученого. Нам не видать спокойной жизни, но это и не требуется, когда ты зажжен идеей, — Глиссаде тепло улыбался. — Итак, Рут, ты готова?

— Да, вполне.

— Хорошо. Тогда приступим.

Я села так, как сказал Глиссаде и позволила ему делать свою работу. Глиссаде проверил аппарат и трубки, установил иглу и следил за подачей крови. Я смотрела как темная алая жидкость извивается в прозрачных трубках и наполняет пакет. Это происходило не очень быстро, время тянулось как резиновое, мое тело постепенно начало тяжелеть, вместе с кровью из меня будто вытягивали силы. Когда все закончилось Глиссаде сказал мне остаться ненадолго и всячески заботился, чтобы я быстрее восстановилась.

Когда я вернулась в камеру, уже не могла мечтать ни о чем, кроме этой ужасной твердой деревянной кровати. Она показалась мне самой мягкой на свете периной, я сразу провалилась в сон.

…

На следующий день, если это был действительно день, я проснулась от привычного звона двери и до боли знакомых твердых шагов. Мне не хотелось ни вставать, ни видеть Заксена, я осталась на своем месте. Нет смысла вставать и самостоятельно идти навстречу новым пыткам.

Как всегда, Заксен не церемонился. От удара сапогом по решеткам по камере раскатился тонкий звон дребезжащего металла.

— Вставай, девчонка. У меня заготовлен подарок для тебя, — в его голосе сквозила привычная издевка.

Я осталась на месте.

— Ха-ха-ха! Тебе не интересно. Сейчас исправим, — послышалось шуршание плотных страниц. — Как думаешь, что это? — он силой повернул мою голову к себе, уткнув носом в картонную папку.

Я увидела аккуратно выведенную надпись: «Рут Тистелла».

— Твое дело. Здесь записано все, что касается совершенного тобой преступления, — он отошел от меня, пролистывая немногочисленные страницы. — Жертвы, примерное время смерти, способ убийства … Здесь есть все. — Он закрыл папку и демонстративно показал, согнув руку в локте.

— Зачем ты мне все это говоришь? — мне было больно слушать его.

— Зачем? Напоминаю тебе, почему ты оказалась здесь. Твои слова о невиновности очень легко опровергнуть.

— Я знаю, что совершала, а чего нет, — однажды сорвавшись, я уже не могла молча слушать эту ложь. — Я бы никогда не подумала навредить им. Родители были добрыми и светлыми людьми. Моей вины в их смерти нет. Единственное, о чем я жалею, так это в недостаточной благодарности. Я принимала их заботу как должное и часто забывала ответить взаимностью.

— Какие интересные вещи ты мне рассказываешь, — протянул командир Гончих. — Решила воззвать к сочувствию? — он дико оскалился.

— Я и не ждала, что ты поймешь, — у меня в душе начало закипать раздражение. — Такому, как ты, неведомо ни сожаление, ни сострадание, ни, я в этом уверена, любовь.

Глаза командира Гончих яростно блеснули в свете фонарей, он нагнулся, схватил меня за волосы и уткнул носом в приклеенное фото тел родителей на месте преступления:

— Что ты, отцеубийца, можешь знать о любви? Посмотри на свои труды. Твой старик наверняка долго мучился, получив столько ударов. Тебе это нравилось? Нравилось вонзать в него нож снова и снова? Ха, твой отец в этот момент увидел истинную форму предательства.

Он резко дернул за волосы, отошел и, взглянув на меня, насмешливо спросил:

— Что с лицом, девчонка? Почему отворачиваешься? Ты устроила все это месиво, упиваясь властью над их жизнями, а сейчас смеешь разыгрывать удивление.

Я молчала некоторое время, пытаясь выкинуть из головы вновь увиденное и собрать разбегающиеся слова, но на автопилоте начала говорить то, что не собиралась:

— Я даже не знала, сколько ударов было нанесено, не знала, как долго им пришлось терпеть все это. Я мечтала найти виновника, воздать ему по заслугам и очистить имя родителей. Если и есть что-то, что может натолкнуть на истинного виновника, то в этой папке, — я была как в тумане, еле слышала саму себя и не понимала, почему губы не слушаются голоса разума.