Эстетическая бесконечность

Э р и к с и м а х. Я же размышляю о силе насекомого, которое держится в воздухе благодаря бесчисленным вибрациям крылышек, поддерживая свой вес, воинственный стрекот и отвагу!..

С о к р а т. А она барахтается в сети наших взглядов, как муха в паутине. Но мой пытливый ум карабкается вслед за ней по нитям и жаждет поглотить сотворенное ею.

Ф е д р. Дорогой Сократ, значит, ты способен наслаждаться лишь тем, что сокрыто в тебе самом?

С о к р а т. О друзья мои, так что же по сути есть танец?

Э р и к с и м а х. Разве это не то, что мы созерцаем? Что может сказать яснее о танце, чем сам танец?

Ф е д р. Наш Сократ не успокоится, пока не ухватит душу в каждой вещи, даже душу в самой душе!

С о к р а т. Но все же, что есть танец и что могут поведать нам движения?

Ф е д р. О! Давайте еще немного бездумно насладимся ими!.. Вправо и влево, вперед и назад, вверх и вниз, словно она наделяет дарами, ароматами, лобзаниями, самой жизнью все точки мироздания, все уголки вселенной… Она вычерчивает розы и кружева, движение звезд и магические круги… Она вылетает из них, не давая сомкнуться, и мчится вдогонку за тенями!.. Она срывает цветок, который тут же обращается в улыбку!.. Словно оспаривает свое небытие неиссякаемой воздушностью!.. Она теряется среди звуков, едва хватаясь за какую-то путеводную нить… На выручку приходит спасительная флейта! О мелодия!..

С о к р а т. А теперь кажется, что ее обступили призраки… Она словно вселяет в них жизнь, ускользая от них, но стоит ей внезапно обернуться – нам тут же мерещится, что она доступна взорам бессмертным!..

Ф е д р. Не она ли – душа всех вымыслов, сумевшая выскользнуть из врат жизни?

Э р и к с и м а х. Ты полагаешь, ей что-то об этом известно? И она льстит себя надеждой, что, помимо высоких прыжков, батманов и антраша, которые мучительно осваивала в годы ученья, способна создавать другие чудеса?

С о к р а т. И впрямь, можно рассматривать вещи в свете непререкаемых истин… Если взирать на эту женщину холодным взором, то ее легко принять за бесноватую – в ней, на удивление, нет стержня, она словно беспрестанно выходит из себя, за пределы своего тела, а ее руки и ноги, словно одержимые, не могут поделить меж собою твердь и воздух; когда она откидывает голову назад, то касается пола копной ничем не стесненных волос; внезапно на месте головы оказывается ее нога, а палец чертит в пыли какие-то знаки!.. К чему все это, в конце концов? Стоит душе определиться и ограничить себя, как она узреет лишь нечто странное и отталкивающее в этом нелепом буйстве… И если желаешь знать, душа моя, все это абсурдно!

Э р и к с и м а х. Получается, что по прихоти настроения ты можешь понимать или не понимать это, находить прекрасным или несуразным, не так ли?

С о к р а т. Да, я желал бы, чтобы было именно так…

Ф е д р. Не хочешь ли ты сказать, дорогой Сократ, что твой разум воспринимает танец как некоего чужестранца, чей язык ему неведом, нравы чужды или отвратительны, а то и вовсе постыдны?

Э р и к с и м а х. Порою мне кажется, что разум – это способность души не осознавать полностью того, что происходит в нашем теле!

Ф е д р. Что до меня, Сократ, созерцание танцовщицы помогает мне постичь многое, я вижу вещи и даже связи между ними, которые незамедлительно порождают мои собственные мысли и в какой-то мере начинают мыслить за Федра. Они приобретают ту ясность, коей я никогда не мог бы достичь, будь я наедине со своей душой… Мне, к примеру, только что померещилось, что своим танцем Атиктея представляла любовь. Какую именно? Не ту и не эту и не какое-то жалкое приключение! Разумеется, она не пыталась изображать из себя влюбленную… Ни пантомимы, ни лицедейства! Нет-нет! Никаких условностей! К чему притворяться, друзья мои, когда владеешь движением и ритмом, являющими собой саму реальность? Атиктея явила нам истинную суть любви! Но какова она, эта суть? Из чего состоит? Как определить и описать ее? Мы прекрасно осведомлены о том, что душа любви есть непреодолимое различие между влюбленными, тогда как нежная ее ткань – это общность их желаний. Из этого явствует, что изысканные линии, божественные прыжки, изящество застывших поз должны рождать в танце универсальное бестелесное и безликое существо, наделенное особыми дарами, временем и предназначением, жизнью и смертью. Впрочем, существо это и есть не что иное, как жизнь и смерть, поскольку ему неведомы ни сон, ни покой.

Вот почему одна-единственная танцовщица может передать все это своими дивными движениями. О Сократ, она являла собой воплощение любви!.. В ней были игривость, слезы и напрасное притворство! Чары, разочарования, приношения; потом нечто неожиданное, и да и нет, ненужные, лишние шаги… Она восхваляла все таинства разлуки и близости – казалось, порой предчувствовала невыразимые горести!.. А теперь взгляните на нее и восславьте Афродиту. Разве не обернулась она сейчас самой настоящей морской волной? То тяжелее, то легче своего тела, она летит в прыжке, словно ее столкнули с утеса, мягко опадает… и это уже волна!