Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Сфера трагического является сейчас не просто ареной научной полемики, академических дискуссий, но и предметом острой идейной борьбы. Основные факты трагических событий минувшего столетия известны всем, признаны всеми. Противоборство же идёт вокруг той или иной, адекватной или неадекватной их интерпретации. Именно здесь имеют место множество упрощений, вольных или невольных, передержек, прямых фальсификаций. Мы просто обязаны разобраться во всём этом клубке – сложном, запутанном.

У части наших соотечественников наблюдается симптом «атрагизма», или «дефицита трагического сознания». Даже находясь в объективно трагических обстоятельствах, человек становится неспособным осознать, пережить их трагическую суть.

Леонид Андреев был одним из тех, кто предчувствовал катастрофизм начавшегося века. Он лишал своих читателей иллюзий относительно спасительной мощи культуры и благости человеческой природы. Тем самым он готовил и нас, отдалённых своих потомков, к постижению «метафизики» XX столетия (хотя бы post factum).

В России начала XXI века и третьего тысячелетия наличие или отсутствие трагического сознания, его глубина или поверхностность становятся одним из решающих факторов развития общества и личности. Состояние трагического сознания может быть либо тормозом, либо ускорителем нашего дальнейшего движения вперёд. С этой точки зрения, книга А. Н. Киселёвой о Л. Андрееве, номинально – историко-литературное исследование, представляется мне актуальной и насущной в куда более общем и глубоком смысле – духовно-историческом.

О «субъектном», «авторском» аспекте данного исследования.

Прежде всего хочется отметить научную смелость А. Н. Киселёвой. Она взялась за тему, зияющую обширным пробелом в наших знаниях о Серебряном веке, за тему необычайно сложную, заведомо не предполагающую бесспорных, однозначных решений. Для успешного анализа и осмысления такой темы автор должен обладать широким кругозором: знать, кроме обширного, многогранного творчества самого Л. Андреева, литературный и идейно-философский контекст эпохи, разбираться в многообразии художественных направлений рубежа веков (реализм, символизм, экспрессионизм и др.), быть осведомлённым в религиозных традициях христианства, гностицизма, буддизма. Автор, несомненно, обладает этой широтой кругозора, что и послужило залогом её успеха.

На протяжении всего текста А. Н. Киселёва демонстрирует высокий уровень филологической культуры. Ей в равной мере удаются и «монографические» разборы отдельных художественных произведений Л. Андреева, и тонкие сопоставительные анализы текстов, принадлежащих разным авторам, разным литературным школам, направлениям. Запутанные, болезненные проблемные узлы автор распутывает с большим терпением, осторожностью и внутренним тактом.

Особое удовлетворение вызывает такая «фирменная» особенность данного автора, как методологическая самосознательность и рефлексивность. А. Н. Киселёва всегда отдаёт отчёт себе (а заодно и нам, читателям) в том, какую задачу ей предстоит сейчас решать, какие разумные ограничения предмета исследования ею произведены, какие пути и средства выбраны и почему. Она ведёт своё исследование так же обдуманно и уверенно, как лоцман – доверенное ему судно.

Считаю работу А. Н. Киселёвой не только успешным и весьма содержательным, но и, не побоюсь сказать, незаурядным исследованием. Такая книга способна удовлетворить любознательность широкой публики и одновременно послужить стимулом для новых научных исследований творчества Леонида Андреева и проблемы трагического.

Мне чтение данной работы принесло большое удовлетворение, побудило о многом задуматься. Надеюсь, аналогичным будет и душевный отклик тех, кому знакомство с этим изданием только предстоит.

2008

К истокам постмодернизма: философский бунт Льва Шестова

Вопрос об идейных истоках и предшественниках современного постмодернизма весьма непрост. Но он, как мы увидим ниже, имеет принципиальное значение.

Постмодернизм является неклассической философской и культурной парадигмой. Вполне естественно, что он противопоставляет себя классике, традиционному воззрению (воззрениям) на мир. Но нельзя не заметить и того, что зачастую это противопоставление приобретает ультрарадикальный, абсолютизированный характер.

Нередко приходится слышать и читать, что постмодернизм – детище второй половины и даже последних десятилетий XX века, тех новейших тенденций, которые возобладали в нынешнем обществе, культуре, в интеллектуальной и практической жизни людей. Что же касается классики, то она выражает опыт прежний, несоизмеримый и несопоставимый с современным. Фактически в подобном контексте речь ведётся о полном разрыве преемственности в развитии философии и культуры. Получается, что постмодернизм, как нечто абсолютно новое, как бы выпал из истории. Его можно уподобить растению, корни которого не заглублены в толщу земли, а стелятся лишь по поверхности.