Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Второе – не столько возражение, сколько уточнение и дополнение. В. И. Самохвалова называет «первым русским постмодернистом» Вячеслава Иванова, обосновывая этот тезис всем содержанием своей серьёзной, аргументированной статьи. Как известно, в число принципов современного постмодернизма входит девиз: «Пересекайте все границы! Любые смешения допустимы». Творчество Вяч. Иванова, как показывает исследовательница, вполне соответствует данному принципу. Оно «протеистично» в лучшем смысле этого слова: т. е. многопланово, но при этом не оформляется со всей определённостью, не «прописано» ни в одном из известных направлений, оставаясь неким размытым аналогом нескорректированной, живой жизни. Автор статьи отмечает и другие созвучия творчества Вяч. Иванова с методологией современного постмодернизма. Со всем этим я готов согласиться – с одним необходимым примечанием и дополнением. По-моему, наименования «первый русский постмодернист рубежа XIX–XX веков» с ещё большим основанием, чем Вяч. Иванов, заслуживает другой представитель той же плеяды русского Серебряного века – Лев Шестов (1866–1938). Кто из них первый, кто второй – этот вопрос пусть останется открытым. Важнее другое: оба они, Вяч. Иванов и Л. Шестов (допускаю также расширение этого ряда), были исторически первыми в постмодернистском движении XX века.

* * *

Для того, чтобы войти в неклассический мир философии Шестова, чтобы лучше понять и оценить её, полезно ознакомиться с содержанием книги Ильи Пригожина «Конец определённости. Время, хаос и новые законы природы»[260]. Автор – один из основателей синергетики (её называют также «наукой о хаосе»[261]). Книга издана в 1969 году, тридцать лет спустя после смерти Шестова. В ней дано сжатое, но впечатляющее описание и объяснение сути перехода от классической философско-научной парадигмы к неклассической. И. Пригожин, ближайшим образом специалист в области физики и математики, напоминает, что европейскую мысль со времён античности занимает вопрос о совместимости детерминизма – учения о всеобщей закономерной взаимосвязи и взаимообусловленности явлений, процессов в природе – и «свободы воли», то есть способности человека к самодеятельности, творчеству, инновациям. Желая примирить эти противоположности, Эпикур ввёл в своё атомистическое учение представление о самопроизвольном («свободном») отклонении атомов от прямолинейной траектории, обозначив подобное гипотетическое нарушение единообразия особым термином – «клинамен». «Дилемма Эпикура» пронизывает, как показывает И. Пригожин, всю историю европейской науки и философии, вплоть до современности. Классическая наука неизменно отдавала предпочтение необходимости, выражаемой незыблемыми законами природы. Так понимаемый мир был предельно упорядоченным, законосообразным и предсказуемым, но в нём отсутствовали подлинное многообразие, спонтанность изменений и не было почвы для проявлений свободы. Такой сверхдетерминированный мир – «идеал науки классической», пишет Пригожин, «напоминает тоталитарные кошмары, описанные Олдосом Хаксли, Миланом Кундерой и Джорджем Оруэллом»[262].

Неклассическая наука (прежде всего физика) заострила внимание на «асимметрии времени» – прошлое не определяет однозначно будущее, из последующего нельзя полностью воссоздать прошлое, – что привело к углублённому пониманию необратимости времени, к признанию фундаментальной роли случайности, вероятности и нестабильности в мире. Стало выясняться, что мир не только един, но и дезинтегрирован, множественен. Естественное стремление людей науки охватить единым взглядом всю природу сменилось пониманием того, что различные и даже противоположные объяснительные концепции могут сосуществовать, быть взаимодополнительными. И. Пригожин говорит в своей книге о кризисе детерминизма и его преодолении, но из контекста видно, что он при этом имеет в виду детерминизм старого образца, односторонний, идеализированно-упрощённый, игнорирующий диалектическую противоречивость и реальную сложность мира, природы. Фактически автор ведёт речь о неизбежности новой, более адекватной формулировки законов природы, о формировании нового типа рациональности.

Все эти онтологические и гносеологические новшества, проникшие в науку и философию XX века, Пригожин характеризует не просто как неклассические, но и прямо «постмодернистские». «Как показал Джон Р. Сёрл, постмодернистская философия с её идеей разрушения бросает вызов западным традициям в том, что касается природы истины, объективности и реальности… Кроме того, роль эволюции, событий в нашем описании природы постоянно возрастает»[263]. Возникновение новой разновидности знания, свободной от ограниченностей и пороков классического рационализма, «предвкушал» (выражение Пригожина) Джеймс Максвелл, выдающийся английский физик XIX века.