Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Поэтому нет оснований считать, как это делают некоторые современные авторы, что искусство утрачивает свою эстетическую природу и «выходит из-под власти» философской эстетики. Главные отличительные признаки искусства прежних эпох: синкретизм, нерационализируемость выражаемого художественного смысла, его целостный эмоционально-эстетический эквивалент – сохраняются в нём и сегодня. Во всяком случае, современное искусство образует родовую целостность именно на такой основе.

2. Проблематизация понятия «искусство» в парадигме постмодернизма

В радикальной «нонклассике» (эстетика постмодернизма, теория «посткультуры» и т. п.) вопрос о природе искусства ставится и решается иначе, нежели в классической эстетике. Многозначительная деталь: в объёмистой энциклопедии «Постмодернизм», изданной в Минске, представлены и объяснены 18 (!) разновидностей современного авангардного искусства («либералистическое», «невозможное», «тотальное», «хрупкое», «эфемерное» и др.), но нет статьи об искусстве как таковом[391]. Такая позиция получила наименование «антиэссенциализма» (от лат. essentia – сущность), т. е. отрицания искусства как некой единой сущности. Для сторонников подобного взгляда искусство – всего лишь совокупность разнородных «практик», чья общность не более чем фикция.

Постмодернизм есть современная форма радикального социокультурного скептицизма[392]. Скептицизм каждой конкретной эпохи специфичен. Одним из стержневых моментов нынешнего постмодернизма является активное отрицание, неприятие любого единства (общества, культуры, мировоззрения и т. д.), которое, по убеждению теоретиков данного направления, с неизбежностью ведёт к догматизму, утопизму и, в конечном счёте, к террору в отношении инакомыслящих. Противовес злополучному единству должны составить плюрализм, фрагментарность, эклектика, хаос. Неудивительно, что в свете такой центральной методологической установки искусство как целое превращается в фикцию, в фантом.

Сказанное не означает, что постмодернистский скептицизм не играет никакой позитивной роли. Приведём в подтверждение небольшую иллюстрацию из статьи известного французского постструктуралиста Р. Барта «Удовольствие от текста» (1973).

«Что доставляет мне удовольствие в повествовательном тексте, – пишет автор статьи, – так это не его содержание и даже не его структура, а скорее те складки, в которые я сминаю его красочную поверхность: я скольжу по тексту глазами, перескакиваю через отдельные места, отрываю глаза от книги, вновь в неё погружаюсь»[393]. С точки зрения общепринятой схемы художественной коммуникации, такое чтение – недопустимая вольность. Но цель Р. Барта в том и состоит, чтобы расшатать, поставить под сомнение стереотипную модель художественного восприятия. «…Неужели и вправду кто-нибудь когда-нибудь читал Пруста, Бальзака, «Войну и мир» подряд, слово за словом?»[394] – риторически вопрошает мэтр постструктурализма.

Одним из характерных признаков постмодернизма является перенос внимания с магистральных, стержневых культурных явлений на явления периферийные, «маргинальные» (пограничные). В дискуссиях американских философов искусства, близких по духу к постмодернистам, часто всплывает, например, мотив «коряги»: считать ли выловленный в реке изогнутый кусок дерева (предмет природы) объектом искусства, если он выставлен в качестве такового в музее? в доме нашедшего? и т. п. Наличие таких явлений (которые, действительно, трудно отнести то ли к искусству, то ли к неискусству) используется теоретиками современной посткультуры против тезиса о единстве и определённости искусства.

Дух сомнения, свойственный постмодернизму, является в принципе полезным противоядием против застоя мысли, против догматизма. Однако вопросы следует не только ставить, но и позитивно решать. Скептицизм – лишь момент движения к истине. Постмодернистский скептицизм нецелесообразно доводить до полного релятивизма, до крайностей.