Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Традиционная эстетика сближает произведение искусства с предметами природы – как обладателей общих эстетических качеств. Теоретики же постмодернизма и посткультуры отрицают эстетическую природу искусства, заменяя близость произведения искусства к природе его принадлежностью к культуре. Произведение искусства, подчёркивают они, встроено в Мир искусства. (По сути, это другое наименование художественной культуры, которая включает в себя, кроме основных элементов искусства, также систему оценки, хранения, трансляции художественных ценностей, образовательные и воспитательные учреждения соответствующего профиля и т. п.). Мир искусства динамичен, он зависит от меняющихся социально-исторических факторов. Но он лишён, считают сторонники данной концепции, эстетической специфики. Согласно взглядам теоретиков нонклассики, Мир искусства первичен по отношению к отдельному произведению. Произведение приобретает статус «художественного» от включения его в Мир искусства, однако не на основе эстетической природы, а просто в силу санкционирования некоторой группой. Такая инверсия (т. е. не восхождение от произведения искусства к Миру искусства, а наоборот, нисхождение от Мира искусства к отдельному художественному явлению) оформилась в американской философии искусства второй половины XX века в виде «институциональных концепций искусства», основанных на «конвенции» (соглашении) участников коммуникации[395].

Преследовавшаяся при этом цель была благая: расширить границы искусства, включить в него пограничные, весьма проблематичные по статусу, явления художественного авангарда. Но за достижение указанной цели была заплачена, на наш взгляд, слишком большая цена. В эту цену приходится включить и эстетическую деспецификацию искусства, и крайний релятивизм институциональных концепций. Ведь в них всё зависит от конвенции (соглашения) между коммуникантами, и только.

Классическая эстетическая теория искусства предполагает ценностный подход к своему предмету, а значит, и наличие определённой ценностной шкалы для формирования конкретных художественных оценок. Отказ же идеологов посткультуры от эстетической природы искусства превратил его философскую теорию в бесстрастно-описательную, дескриптивную.

Это вполне соответствует общей методологической установке постмодернизма. Постмодернизм провозглашает устранение любых ценностных оппозиций (красота – безобразие, шедевр – банальность и т. п.), любых предпочтений и иерархий. Все ингредиенты Мира искусства и культуры вообще, позитивные и негативные, принципиально равнозначны и никоим образом не должны быть противопоставляемы друг другу.

И опять, можно понять добрые намерения «институционалистов», желавших максимально расширить ареал искусства; на деле же всё обернулось размытостью границ искусства, неопределённостью понятия «художественное».

Философия и эстетика постмодернизма содержат в себе интенцию, которую можно назвать «номиналистской». Номинализм – философское направление (получившее значительное развитие в средние века), признающее существование единичных чувственных вещей, но отрицающее наличие у общих понятий (универсалий) какой-либо объективной основы, объективной укоренённости. Номинализм – предшественник эмпиризма – «доверчив» ко всему чувственно данному, наличному, единичному, но весьма «недоверчив» и даже нигилистичен по отношению к обобщениям. Подобное умонастроение присуще и современным постмодернистам, а также некоторым представителям американской аналитической философии искусства. Очень часто они подчёркивают многообразие и уникальность тех ситуаций, в которых рождается и реально «живёт» художественное произведение. Например, ссылаются на творческий казус, описанный в философском этюде О. Бальзака «Неведомый шедевр». Или напоминают случаи восприятия художественных и нехудожественных предметов субъектом с изменённым состоянием сознания (например, под воздействием наркотических веществ)[396]. Все эти и им подобные казусы, конечно, должны быть приняты во внимание, тщательно изучены и объяснены. Но все они – не слишком убедительные аргументы против обобщений, касающихся единой природы искусства.