Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Я пишу эти строки в праздничный день, когда по случаю 60-летия Великой Победы с утра и до глубокой ночи повторяют «Семнадцать мгновений весны». Но не этот популярнейший советский телесериал навевает скуку, а непродуманные, безответственные пассажи и оценки маститого театроведа.

Теперь о вас, дикторы старого ТВ.

«…Во всём соблюдалась обязательная стерильная чистота. Даже в языке (реверанс в сторону М. Швыдкого, что ли? – В. К.), даже в интонациях дикторов. Максимального социального оргазма (!) эта государственная интонация достигала лишь в сообщениях о чём-то ударном…» (I, 26).

Кое-что из «ударного» мы и сами помним – запуск первого спутника, полёт Гагарина, да мало ли что ещё… Вот только у театроведа один глаз как бы всегда закрыт, и у него память на другое, худшее (которое, конечно, тоже было).

В цитированной статье Г. Дадамяна и других, ей подобных, я вижу свидетельство высокой степени политизированности и идеологизированности, до сих пор ещё не преодолённых сознанием многих наших искусствоведов (культурологи в меньшей степени заслуживают такого упрёка). Подобный идеологизм давно уже является анахронизмом, он искусствен, надуман и не делает чести своим адептам. Во всяком случае, негоже, чтобы уровень трезвомыслия, присутствующий на газетной странице (см. выше цитату из «Ех libris»), превосходил степень объективности учёного.

В. Дмитриевский и Т. Шах-Азизова самокритично признают за собой и своими коллегами такой «грех», как «недостаточный историзм» (I, 47). Сказано это по конкретному историко-театральному поводу (корни возникновения МХТ), но наблюдение, по-моему, очень верное и, более того, заслуживающее генерализации. Многие авторы «искусствоведческого» первого тома, высоко компетентные в сфере своей узкой специализации, демонстрируют одновременно с этим дефицит социального историзма. Для меня это – загадка. Ведь, насколько мне известно, искусствоведов готовят на исторических факультетах университетов. Социальный историзм должен быть у выпускников искусствоведческих отделений, что называется, в крови. Но вот поди ж ты – «недостаточный историзм», нехватка…

Маленький штрих в подтверждение сказанного. Современные историки, социологи, публицисты, стремясь осмыслить радикальные общественные изменения, свершившиеся в России 90-х годов, оперируют широкоохватными, многозначными понятиями, такими, как «историческая драма», «трагедия», «Смута»[537] и т. п. Искусствоведы же такой терминологии обычно избегают, обходясь самыми банальными, расхожими чёрно-белыми клише.

Мне кажется, некоторые современные искусствоведы как-то незаметно для самих себя утеряли часть наследства, оставленного им предшественниками из XX и даже XIX века. Приведу один «исторический» пример. Хорошо известна «История живописи в XIX веке» немецкого искусствоведа Рихарда Мутера (издана в Германии в 1893 г., в русском переводе – в 1899–1904). Мутеровская «История» далека от академизма, текст её в значительной степени беллетризован, анализ развития художественных форм ведётся автором в тесной связи с событиями социальной истории, с изменениями в духовной атмосфере эпохи. Вот заключительная часть описания французской революции 1789 года, содержащегося в книге Мутера:

«Плебейские ораторы, как древнеримские трибуны, разглагольствуют о свободе и братстве. Там проходит маскарадное шествие. Распутные молодцы, с торчащими вихрами на голове, наряженные римскими ликторами, победоносно тащут выкрашенную в красное машину, с сверкающим лезвием топора, и пробуют на кроликах остроту лезвия. За филантропию, которую изображал Грез, прекрасных дам и кавалеров вознаграждают гильотиной. Заключительная картина их пастушеской игры – тот изящный поклон, с которым они кладут головы под опускной топор…Мария Антуанета, с коротко обстриженными волосами, в грубой холщевой рубашке, едет к месту казни на позорной колеснице, сопровождаемая бешеным воем толпы. Казни аристократов делаются для народа тем же, чем были игры гладиаторов для римских императоров. И между присутствующими на этом зрелище находится молодой капитан, который явился в Париж из маленького южного полка с рекомендательными письмами к Дантону и Робеспьеру…»[538].

Глава, из которой взята приведённая цитата, называется «Победа буржуазии», параграф – «Умирание в красоте». Неприятие Мутером революции и порождённого ею искусства очевидно. Тем не менее, немецкий искусствовед даёт в другом месте не менее выразительное описание предреволюционной эпохи, нравов, царивших в среде феодальной аристократии (в целях экономии места цитирую фрагментарно, выборочно):