Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Широкий контекстуальный подход к феномену новоязычества диктуется также логикой его собственных внутренних изменений. Так, Д. С. Лихачев, опираясь на материал «Слова о полку Игореве», проводит следующую мысль. Язычество может из феномена религиозного сознания постепенно превратиться в структурный компонент художественной фантазии. Если обратиться к «Слову», то наличие в нём элементов языческого мировосприятия оспаривать не приходится; но вывод о том, что оно написано автором-язычником, был бы, считает учёный, ошибочным. «В прежних богов уже не верили…». «Вся поэма пропитана христианским духом». «Те же “Стрелы Стрибога” у автора «Слова» – это уже не религиозная, а эстетическая стадия язычества». «По “Слову” ясно, что языческое мировоззрение не забыто в XII веке. Но оно приняло ту форму, которая характерна и для XVIII или XIX века, когда писатели обращались к языческим античным богам как к определённым символам»[714]. Можно не сомневаться, что выявленная здесь тенденция «выветривания» религиозного содержания язычества и постепенной его эстетизации сохраняет свою силу и в условиях современной культуры. В наши дни отдельные новоязыческие мотивы (подвергнутые предварительной «идеации», «возгонке») широко используются в разработке актуальных проблем этики[715], теоретического искусствознания[716] и т. д.

Таким образом, новоязычество существует в многообразии конкретных форм, одни из которых близки к сфере неорелигий или прямо включены в неё, тогда как другие сохраняют с ней лишь номинальную связь, преимущественно – генетическую и методологическую.

Всё сказанное выше подтверждает не только правомерность, но и настоятельную необходимость рассмотрения новоязычества в широком культурфилософском контексте. Этому специфическому ракурсу видения проблемы мы и намереваемся следовать далее.

Феномен новоязычества связан с системой культуры как минимум в трёх плоскостях, в трояком отношении. Во-первых, он есть частное проявление общесистемных закономерностей – таких, как наблюдаемый ныне кризис культуры, и др. Во-вторых, восходящая к Ницше оппозиция культура/контркультура является для данного феномена поистине материнским лоном. В-третьих, очевидно родство новоязычества с подсистемой так называемой массовой культуры. Ввиду особой значимости второго из указанных аспектов проблемы, попытаемся сжато обрисовать сущность и функции контркультуры.

Как нам представляется, оппозиция культура/контркультура имеет не исходно-элементарный, а, напротив, результативноинтегративный характер. В качестве внутренних моментов её сущности, или субэлементов, должны быть названы следующие.

1. Оппозиция дионисизм ⁄аполлонизм, также выдвинувшаяся на авансцену культурологической рефлексии благодаря Ницше. В этой оппозиции акцентируется, во-первых, неустранимая соположенность, соотнесённость гармонии и дисгармонии во всех продуктах и процессах культуры. Во-вторых, в ней фиксируется аналогичная антитетичность и взаимодополнительность рационального и иррационального, сознательного и бессознательного уровней человеческой психики, уровней творческого субъекта.

2. Признание реальным фактом культуры парадоксальных сочетаний созидания и деструкции, творческих взлётов и надломов, позитивных эстетических ценностей и негативных этических («мрачное величие», «поэтика зла» и т. п.). Все подобные парадоксы чаще всего подводятся под обобщающее понятие «демонического», «демонизма». Вовлечённые в преобразовательную практику, разбуженные, но по сути ещё не освоенные человеком силы окружающего мира и его собственной природы приобретают, как разъяснял Р. Гвардини, амбивалентный характер. В них соприсутствуют вместе природно-естественное и как бы сверхъестественное, человеческое и не-человеческое начала. Культура, следовательно, в определённые периоды, а может быть – и всегда, чревата своей противоположностью – «некультурной культурой» (Р. Гвардини), анти-культурой, или контркультурой.

3. Идея возврата а) к пройденным, но не исчерпанным до конца в своих потенциях, предшествующим ступеням культуры (архаика, язычество и т. п.), либо б) к докультурному, природноживотному состоянию.

В случае (а) степень отрицания существующих ныне форм культуры – не самая радикальная, лишь частичная. В культуре ничто не исчезает раз и навсегда, всё может быть возрождено в изменённом, преображённом, переосмысленном виде. В принципе «возврат», «возрождение» есть один из магистральных путей развития культуры. Но и здесь благое неотделимо от не-благого, продуктивное – от контрпродуктивного (как о том напоминал в свое время еще Дж. Вико, характеризуя различные формы «вернувшегося варварства»). Все дело – в конкретных условиях, формах, целях, сочетаниях разрушения и созидания, старого и нового.