Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Между тем, приближались 90-е годы XX века, принесшие России вторую – после Октября 1917 года – революцию (или революционную ломку). В «первой» революции христианская, православная религия и церковь выступали на стороне самодержавия и потерпели поражение вместе с ним. Атеизм стал стержневым принципом государственной идеологии социализма; религия была оттеснена на периферию общественной жизни. «Вторая» революция принесла православию, церкви восстановление в правах и покровительство новых властей. Отечественное христианство встроилось в новый, рыночный миропорядок и заняло весомое место в культуре. Но желанной гармонии, увы, не получилось. В условиях свободного рынка идей началось внедрение в российское духовное пространство нью-эйджевских сект, объявивших, как мы помним, свое «нет» «организованным религиям». Всё активнее заявляли о себе и свои, отечественные неоязычники – типа В. Б. Авдеева. Их «духовные искания» начались не с нуля. Почва для них была разрыхлена, подготовлена диссидентами советских времен, защитниками прав и свобод человека. Напомним, что главными объектами критики со стороны представителей либеральной интеллигенции были, во-первых, социалистический тоталитаризм и, во-вторых, идея национального суверенитета России, ее особой роли в историческом и культурном развитии человечества. Только сокрушив эти два главных бастиона, можно было надеяться быть принятыми в лоно единой мировой рыночной цивилизации. И именно с этими двумя коренными пороками – тоталитаризмом и национальной ограниченностью – стала ассоциироваться в умах защитников свобод христианская религия вообще, православие в особенности. Радикальная критика христианства становилась в этих кругах хорошим тоном.

В развернувшейся атаке на христианство активное участие принял, как это ни парадоксально, Нобелевский лауреат 1987 года по литературе от России – Иосиф Бродский. Монотеизм христианской религии Бродский истолковал как тоталитаризм; так возникли обвинения этой мировой религии в авторитарности и антидемократизме. (О том, что именно христианство исторически способствовало возвышению личностного начала, было полностью забыто). Филолог Елена Степанян выступила в международном журнале «Континент» с умной, тактичной отповедью Нобелевскому лауреату. Ее статья озаглавлена «Мифотворец Бродский»[777]. Перескажем, а отчасти и процитируем те положения этой статьи, которые имеют отношение к обсуждаемой нами теме.

«Идея единовластия (а единобожие и есть для Бродского вариант единовластия) столь ему отвратительна, – пишет Е. Степанян, – что в своих инвективах по поводу «тоталитаризма» христианства он договаривается до сопоставления молота (из советского герба) и креста… Обличениям нет конца… Приведенные «пункты обвинения» – а умножать их можно бесконечно, постранично переписывая «Путешествие в Стамбул» – и резки, и опять-таки, как ни странно, наивны»[778]. Слова о наивности не пустые и не праздные. Е. Степанян говорит: Бродскому, как и многим нашим современникам, хотелось бы полной и окончательной победы над злом мира «здесь и сейчас». Христианство не обеспечило этого – значит, ему нет и не может быть веры и доверия.

Что ж, добавим мы от себя, каждый волен решать этот вопрос по своему усмотрению. Однако жажда очевидной победы «здесь и сейчас» не только наивна, но и явно сближает Бродского и его единомышленников с неоязычниками, жаждущими, в сущности, того же.

Отношение Бродского к христианству противоречиво, и Е.Степанян не упрощает проблему. «Ампутирован орган веры – но культя болит…»[779]. Автор статьи относит поэта к категории безблагодатных мучеников — «одаренность, гордость, тоска, а, следовательно, и хула»[780]. В конце статьи Елене Степанян приходит на ум сравнение, едва ли лестное для лауреата: он «напоминает Ивана Карамазова»[781]. Исходным пунктом для Бродского является «апология личности, индивидуальной свободы, значимости человеческой единицы». Но «эта апология умозрительна, увы…»[782]. С этим выводом читателю трудно не согласиться.

Другим показательным примером яростной диссидентской атаки на «авторитаризм христианства» является сборник эссе М.Сокольского «Неверная память. Герои и антигерои России», изданный в самом начале «перестройки»[783]. В предисловии и введении автор аттестует себя как «коренного москвича» и «радикального западника». Объектами его критики выступают православие, конкретно – русская православная церковь и ее наиболее почитаемый святой – Александр Невский. К нападкам на тоталитаризм здесь добавляются обвинения в упорной консервации национальной замкнутости России. «…Русская православная церковь, – пишет автор в эссе «Заговор средневековья» (1978), – в очень значительной мере содействовала утверждению линии Александра Невского в русской национальной жизни, линии на уничтожение древних народных свобод, местного самоопределения, культурного многоочагия; линии на непримиримую конфронтацию с Европой»[784].