Гностицизм рубежа уже XX и XXI веков отнюдь не оставляет усилий взять исторический реванш у своего давнего оппонента – нынешнего христианства, переживающего нелегкие времена. Вытесненные в бытовое сознание, в массовую культуру, бациллы «жиз-неотрицания» и апологии зла не утрачивают своей концентрации, разрушительной способности – напротив. Именно здесь они и проявляют всю свою силу. Процитируем еще раз А. Неклессу. «Я бы рискнул сказать, – пишет он в том же эссе, – что гностицизм – своего рода «упрощение христианства»… Но как раз этой стороной данное мировоззрение наиболее близко современному человеку, развращенному потребительской логикой, эманациями поп-культуры и обожающему именно эффектные упрощения, для понимания которых достаточно поверхностного усилия разума. Особенно если есть возможность заменить реальное усилие души необременительными, квазимистическими спекуляциями ума, имеющими к тому же – как всякое средство для повышения комфорта, в данном случае душевного – коммерческую перспективу»[793]
. Внутреннее родство неоязычества и неогностицизма, обусловленность и того, и другого кризисом духа и нарастанием социально-утилитаристских тенденций выражено в цитированном фрагменте с предельной ясностью.Древний гностицизм – неотъемлемая составная часть культуры человечества. Обращение к нему со стороны философов, ученых и художников не только бесспорный факт прошлого и настоящего; оно, несомненно, будет иметь место и в грядущем. Крупные деятели современной культуры выступают против нигилизма в отношении гностического наследия, прилагают значительные усилия для того, чтобы его сохранить и осмыслить. Так, открывая совместное голландско-российское библиографическое издание «500 лет гнозиса в Европе», Йоост Р. Ритман пишет: «Человечество не даёт полностью исчезнуть плодам своей мысли, будь то хорошо или плохо, и наступает момент, когда эти идеи вдруг опять оказываются нужными, и они появляются снова с теми изменениями, которые внесло в них время»[794]
. Л. Н. Гумилев, со своей стороны, отмечал, что «все же, несмотря на фантасмагоричность гностических идей, в них оказалась и конструктивная деталь: гностики открыли мир энергий, окружающих видимую природу»[795]. Пафос этих и подобных им анти-нигилистических заявлений нам понятен, мы вполне с ним солидарны. И все же во всех случаях обращения к наследию гностицизма следует, во-первых, учитывать конкретные преследуемые цели такого обращения, а во-вторых – соотносить и тщательно взвешивать возможные приобретения, с одной стороны, и неизбежные при этом утраты, издержки – с другой.Самоидентификация западного человека под угрозой манипулирования сознанием
В прошлом году вышла в русском переводе книга Фила Джексона, современного английского автора, «Клубная культура»[796]
. В заключительной главе этой книги я встретил размышления на тему, уже давно волнующую мировую философско-социологическую мысль, и близкую мне самому, – о самоидентификации западного человека, о трудностях таковой в условиях XX – начала XXI веков.«Вопрос “Кто я, чёрт возьми, такой?” занимает в нашей культуре выдающееся место, – пишет Ф. Джексон. – Идея того, чтобы быть собой, быть непохожим на других, быть исключительным, играет невероятно большую роль в современной западной идеологии»[797]
.Далее автор декларирует разрыв традиции в решении данной проблемы. Традиционно самоидентификация «фаустовского» человека осуществлялась на основе приверженности устоям, ценностям окружающей культурной среды, среди которых одно из главных мест занимала свобода – общегражданская и личная. Ныне же, утверждает теоретик клаббинга (особый термин, вводимый и интерпретируемый автором. –