Одной из стержневых в работе Хаксли является оппозиция «Восток – Запад». Да это и неудивительно для сочинения, написанного в самый разгар «холодной войны». Восток для него – воплощение тоталитаризма, Запад, естественно, – демократии. Писатель гордится своей принадлежностью к этому второму, лучшему миру. «Нам, на Западе, в высшей мере повезло, что нам был предоставлен такой великолепный шанс провести великий эксперимент по самоуправлению» (27), – пишет он. Неоднократно ссылается на важнейшие события из истории Англии, превратившие её в конце концов в образцовую демократическую страну Европы и мира. С неизменным пиететом отзывается автор об отцах-основателях США. Своё понимание сущности демократии и её современного состояния он сверяет с положениями Т. Джефферсона, обращаясь к его наследию вновь и вновь. Истины XVIII века, процитированные в середине ХХ-го, выглядят несколько старомодно, но в принципиальном плане они и сейчас остаются верными, основополагающими.
Однако не одна только гордость за славное прошлое и впечатляющее настоящее западного мира побудила писателя взяться за перо. Сравнивая своё нынешнее мироощущение с настроением, предчувствиями 20-х годов XX века, породившими мрачную антиутопию «Дивного нового мира», он констатирует: «Я чувствую себя намного менее оптимистично» (4). Причиной тому – растущие угрозы свободе, исходящие не только извне, но и, главным образом, изнутри самого мира капиталистической демократии. Эти угрозы развились постепенно в процессе поступательного движения самого западного общества. Именно на них писатель сосредоточивает своё внимание – с тем, чтобы предостеречь и обдумать, как отвести роковую, смертельную угрозу.
Но прежде всего: что такое демократия?
Демократическая форма правления, демократические институты в высокой степени соответствуют, считает он, природе человека. В связи с этим в трактате Хаксли неоднократно возникают антропологические мотивы. Одним из главных принципов демократии является индивидуальная свобода. И это не просто абстрактный принцип. Ценность индивидуальной свободы вытекает из многообразия индивидуальностей, изначально обусловленного биологически.
Хаксли подвергает критике концепции, определяющие человека как чисто социальное существо. В действительности природа человека биосоциальна, и биологическая детерминация изначальна, первична. Личность уникальна уже по своим природным задаткам.
Хаксли резко полемизирует с теми учёными-доктринёрами, которые игнорируют генетическую обусловленность своеобразия индивида. С точки зрения подобных учёных, человеческий индивид является пассивным продуктом социальных условий и детерминант, его имманентная роль в собственном становлении близка к нулю. Исходя из прямо противоположных оснований, Хаксли утверждает: «В реальной жизни не существует так называемого среднего человека. Существуют лишь особенные мужчины, женщины, дети, – со своими врождёнными чертами разума и тела, но пытающиеся (или заставляемые) сжать свои биологические различия в единообразие некоторой культурной формы» (77).
В этом контексте возникает вопрос: можно ли игнорировать роль личности в истории, вклад в неё тех индивидуумов, которых называют «великими людьми»? Беря себе в союзники У. Джемса, Б. Рассела и других мыслителей XX века, Хаксли отстаивает «права» Большого Человека как одного из главнейших демиургов, творческих участников исторического процесса.
Если бы человек был абсолютно социальным существом, говорит Хаксли, то он не имел бы самостоятельной ценности; его роль сводилась бы лишь к выполнению определённых функций в социальном целом. Тогда общество было бы подобием целостного живого сверхорганизма – пчелиного улья или термитника. «Но человеческие существа не являются абсолютно социальными, они лишь в меру стадны. Их общества не являются организмами…; они являются организациями, или, другими словами, ad hoc[806]
механизмами для коллективной жизни» (85).Продолжая оставаться своеобразной единицей, индивид входит в состав различных групп, коллективов и организаций. Это вполне естественно, но порождает по меньшей мере две проблемы, требующие осмысления.