Претерпела качественные изменения, считает Ф. Джексон, сама западная личность. Личность всё менее «даётся» человеку средой, обстоятельствами и всё более вырабатывается каждым самостоятельно на основе огромного разнообразия меняющихся факторов. Если личность «классическая», традиционная была устойчива, стабильна и целостна, то личность эпохи постмодерна – её прямая противоположность. «Формирование личности превращается в безостановочный творческий процесс, направленный на создание индивидуальной и социальной аутентичности. Создаваемые личности скорее неустойчивы, чем постоянны, так как они основаны на практиках, а не на знаках»[799]
.Соответственно, преобразуется и самоидентификация личности. Она приобретает «совещательный» (по Ж.-Ф. Лиотару), «непрерывно реогранизующийся» характер[800]
.Кое-что из изложенного выше подмечено, на мой взгляд, совершенно верно. Над кое-чем стоило бы всерьёз подумать, поразмыслить. Но есть в суждениях Ф. Джексона и нечто такое, с чем мне трудно согласиться. Это – подспудное представление автора о допостмодернистском периоде как о временах безмятежных и гармоничных, чуть ли не идиллических. «Самоидентификация не была проблемой. Конечно, люди были другими, но…»[801]
. Эта фраза представляется мне слишком категоричной, не соответствующей истине.В подтверждение сказанного хочу обратиться к одному не то чтобы «забытому», но не слишком известному и цитируемому произведению Олдоса Хаксли – английского писателя, мыслителя и публициста.
Олдос Хаксли (1894–1963) приобрёл мировую известность как автор сатирического романа-антиутопии «О дивный новый мир» (Brave New World, 1932)[802]
. Хатчинсоновский Словарь искусств так лапидарно излагает его содержание: «Научно-фантастический роман… рисует общество, где люди производятся в пробирках и неспособны к свободе из-за идеологической обработки и наркотиков»[803].Роман этот получил в творчестве Хаксли своеобразное продолжение – в виде книги «Вновь посещённый прекрасный новый мир» (Brave New World Revisited, 1958). Она, её содержание является главным предметом моего интереса в настоящей статье. В 2000-м году этот научно-публицистический трактат Хаксли был переведён на русский язык (перевод – И. Сиренко) и издан под названием «“О дивный новый мир” – 27 лет спустя» (с приложением ряда сопутствующих материалов)[804]
.В. П. Шестаков в одной, уже давней, своей статье, прослеживая творческую эволюцию Хаксли, высказал довольно пренебрежительную оценку «Вновь посещённого прекрасного нового мира», расценив эту книгу как свидетельство упадка, вырождения художественного таланта писателя, что якобы и подтолкнуло последнего заняться перепевом собственных старых «мелодий» на новый рационалистический лад. «Теперь он занялся рекламой собственных произведений, – писал В. П. Шестаков, – пытаясь, как во «Вновь посещённом прекрасном новом мире»… получить проценты с растраченного художественного капитала… Он стал перелицовывать свои прежние произведения, писать к ним политический комментарий и не чураться сомнительной славы «пророка катастрофы»»[805]
. Такая оценка представляется несправедливой.Тот факт, что новый труд написан автором в критически-рефлексивной, научно-теоретической форме, а не художественно-образной, никак не может служить «криминалом». О. Хаксли олицетворял собой тип художника-мыслителя, – кстати, не такой уж редкий в истории мировой культуры XX века. Образное и научно-философское мышление соединялись у него и дополняли друг друга. В пятитомной советской «Философской энциклопедии» этому писателю-футурологу, мастеру антиутопии была посвящена отдельная статья, – и, думаю, не случайно. Так не уместнее ли увидеть во «Вновь посещённом прекрасном новом мире» вместо признаков вырождения – естественное желание автора определить верность прогнозов, сделанных им почти три десятилетия назад, соотнеся их с новыми реалиями западной культуры?
Хаксли – убеждённый приверженец западной цивилизации. Он идентифицирует себя с её культурой, базовыми ценностями, отводя главные места среди них демократии, свободе, правам личности. В то же время, как реалистически мыслящий свидетель и участник исторического процесса, он не может не видеть опасную тенденцию сужения пространства свободы, реагируя на неё соответствующим образом. В этих изменяющихся – не в лучшую сторону – условиях самоидентификация западного человека, действительно, становится проблемой. Трактат О. Хаксли одно из честных тому свидетельств. В этом, думается, его несомненная ценность для современного читателя, размышляющего над теми же самыми проблемами, – теперь уже полвека спустя после «опыта» Хаксли.