Глобализация необычайно осложняет процессы идентификации личности, вызывает «идентификационный кризис». Особенно остро переживают его представители весьма обширного ныне слоя населения – иммигранты. Глобализация даже породила специфический тип личности – «личность без принадлежности» (термин французского социолога Ж. Монделя). Отличительной чертой человека этого типа является своеобразное ощущение «междумирия»: почва прежнего, «материнского» мира им утеряна, а его новый мир сужен до размеров работы, сферы потребления, повседневности, быта. Чтобы разобраться в наступившем хаосе и вновь обрести себя, такой человек уединяется от внешнего мира, становится интровертом, вынужденным индивидуалистом[819]
.Глобализация создает трудные, болезненные ситуации и для жителя «метрополии». В. Ф. Галецкий, например, описывает такую воображаемую, но близкую к реальности житейскую сценку. В банке на Уолл-стрит работает некий высокооплачиваемый программист. А всего в трех метрах от входа в банковский офис сидит парень – чистильщик обуви. Оба они идентифицируют себя со своей страной – Америкой. Между ними, естественно, немало общего. Но все-таки кто ближе упомянутому программисту, риторически вопрошает автор, – чистильщик или же другой программист, его коллега, работающий в другой стране (скажем, в Италии), в другом отделении международного банка? Ответ, по мнению автора, очевиден: цеховой и классовый интерес двух программистов, усиленный глобализацией, перевешивает иные, традиционные основания и мотивы идентификации[820]
.Таких внутренне неприкаянных, раздвоенных, мятущихся личностей достаточно много и в Америке, и в Западной Европе, и в других странах современного мира.
Тема кризиса идентичности в эпоху глобализации и торжества постмодернизма получает своеобразное освещение в книге Ренаты Салецл «(Из)вращения любви и ненависти», вышедшей несколько лет тому назад в переводе с английского[821]
. Р. Салецл работает в Люблянском университете (Словения), преподает в США (Мичиганский университет). Она – философ, социолог, криминалист. Некоторые предметы ее научного интереса могут показаться весьма экзотичными: клитородиктомия (женское обрезание) у новых европейцев африканского происхождения; архитектура социалистической Румынии времен Николае Чаушеску; наконец, эпатирующие акции небезызвестного художника-авангардиста Олега Кулика. Язык лакановского структурного психоанализа, которым пользуется Салецл, не для всех читателей внятен и приемлем. Немало в ее книге и расхожих идеологизированных клише, ярлыков. Но все эти огрехи искупаются чуткостью автора к новым явлениям современности, к ее болевым точкам и нетрадиционным духовным веяниям. Не случайно главной темой книги стали трудности самоидентификации современного человека. В этом отношении книга Салецл достаточно симптоматична.Кризис идентификации человека современной эпохи состоит в том, считает Салецл, что его (человека) связи со всеми традиционными авторитетными институциями оказались ослабленными или полностью разрушенными. Человек очутился во власти безбрежного постмодернистского плюрализма. Он получил возможность свободно, произвольно выбирать импонирующий ему свой образ, неограниченно экспериментировать с этим образом, «играть со своей идентичностью»[822]
. Это, с одной стороны, есть то благо, которое несет с собой разрыв с традиционным обществом, эпоха глобализации. Но, с другой стороны, неопределенность, безосновность предстоящего выбора ввергают человека в мучительное состояние растерянности, которое может толкнуть его, по закону контраста, к самым крайним проявлениям традиционности, к актам регресса. Не только архаический ритуал клитородиктомии, но и модернистский боди-арт, постмодернистский пирсинг, вообще тяга к телесным повреждениям являются реакцией на утрату духовной идентификации, своего рода компенсацией за эту утрату. Это – оборотная сторона кризиса идентификации. Но его лицевой и главной стороной, утверждает Салецл, является все же необычайно расширившаяся свобода выбора своей идентичности.В современной России проблема идентичности стоит особенно остро ввиду того, что процессы глобализации осуществляются здесь в самых радикальных формах и при большом энтузиазме со стороны определенной категории участников. Но вот парадокс: идентификация в современных условиях многими теоретиками глобализации интерпретируется так, что идея расширившегося выбора из нее фактически устраняется. Главный выбор «всеми нормальными людьми» уже сделан, говорят глобалисты, – в пользу нового мирового порядка, основанного на достижениях и ценностях Запада, доказавших свою общечеловеческую, универсальную значимость.
Но не все так просто.